Пока наш гвардии рядовой Патрикеев, стрелок ручного пулемёта мотострелкового полка, подлечивал свои душевные раны и наслаждался относительным покоем в армейском госпитале Тойпиц, из дрезденской гарнизонной гаупвахты, бывшей тюрьмы гестапо, впервые за всю историю изолятора был совершён дерзкий побег.
Каземат был построен в 1900 – 1904 годах и представлял из себя мощное красивое кирпичное здание в несколько этажей. По внешнему виду никогда не подумаешь, что это историческое сооружение было в своё время тюрьмой для всей земли Саксонии. В 1943 году здесь содержался до отправки в Бухенвальд самый известный заключённый нацисткой империи, один из главных политических оппонентов Гитлера, коммунист Эрнст Тельман. После Победы в Великой Отечественной войне советская администрация Дрездена логично переоборудовала здание каземата в гауптвахту. Саксонские архитекторы и строители этого изолятора даже в самом страшном сне не могли представить, что в недалёком будущем однажды в одной из камер их неприступной тюрьмы окажутся одновременно два поддатых советских прапорщика.
Остановимся на особенностях дрезденской гауптвахты, одно крыло которой занимала гарнизонная комендатура. Поэтому жизненный путь арестанта от оформления наказания и до места своего отбытия был как никогда коротким. Оставалось лишь пересечь под конвоем небольшой тюремный дворик. Комендант на тот период времени был офицером суровым, и даже солдаты комендантской роты, чем-то не угодившие своему начальству, могли запросто видеть из зарешечённого окна своё подразделение, идущее строем на обед в столовую. Бессменный и опытный начальник губы капитан Аргудаев хотя и был философом по жизни, держал своё хозяйство в ежовых рукавицах. В камерах узницы всегда была чистота, вот только ощущения уюта не было, так как стены были выкрашены давящей серой мышиной краской. Почему? Наверное, интерьер подбирался лично капитаном - философом, чтобы и эта палитра красок помогала встать на путь исправления. Стол и лавки в номерах были забетонированы в пол на таком расстоянии, что сидеть больше получаса на них было невозможно, так как затекали и ноги, и руки, и спина. Кровати были ещё кайзеровские из откидных металлических рам, к которым каждый вечер перед отбоем выдавались деревянные щиты, которые назывались почему-то «макинтошами». Эти пресловутые «макинтоши» были заботливо сколочены местными умельцами из досок разной толщины, чтобы у постояльцев не возникало ощущения курортного отдыха на лежаках у берега Чёрного моря.
Офицерам и прапорщикам, угодившим в эту гостиницу с ненавязчивым сервисом, по велению капитана Аргудаева выдавали матрас и подушку. Во всех номерах всегда был постоянный порядок, малейшее замечание грозило дополнительным наказанием.
Кто хоть раз сидел на гауптвахте, знает, что ГУБА - это такое интересное место, где есть время задуматься о содеянном проступке и почувствовать себя в роли арестанта. Отказ от выполнения требований и приказов конвойных и начальника караула также грозил большими неприятностями вплоть до увеличения срока на одни сутки. Начкар или начгуб своих требований два раза не повторял. Конвойные тоже не церемонились. В караул на гауптвахту приезжали и заступали бойцы из частей, дислоцировавшихся за Дрезденом, чтобы исключить возможность встречи бывшего заключенного и его охранника, иначе бы встреча была не из самых приятных для караульного. Караул вечно был набран из азиатов и очень злых непонятно на что, то ли на свою судьбу, то ль на службу собачью. Один аллах их знал…
При "посадке" все личные вещи изымались, и, тем не менее, раз в день проводились обыски с полным осмотром камеры. Шмонали всё, вплоть до трусов и кальсон. Во время отсидки на ГУБЕ запрещалось курить, разговаривать и днем спать в камерах. Все передвижения вне помещения камеры только под контролем конвоя, двух автоматчиков. Умывание, приём пищи, туалет осуществлялись под непрерывным контролем конвоиров, что создавало не совсем приятные ощущения постоянного присутствия посторонних людей в твоей личной жизни. Спустя сутки или двое у постояльцев этого казённого дома возникало подавленное состояние. Тоска и отчуждение посещали отступившие души. Хотелось выть и плакать от несправедливости. В горле стоял комок. Ещё очень хотелось немедленно учинить расправу над своим личным врагом – тем, кто, конечно же, несправедливо и влепил эти сутки гауптвахты.
В дрезденском изоляторе были четыре самые холодные камеры, так называемые «холодильники», в которых даже летом было довольно холодно. И чтобы новый губарь почувствовал разницу в арестантской жизни, обычно первые сутки он немного остужал свой пыл в этих прохладных номерах и проникался духом исправления в гордом одиночестве. Если за первые сутки узник не получал никаких замечаний от караула, его переводили в более тёплые места в общие камеры к сотоварищам по несчастью. И для особо буйных один номер из указанных четырёх был с двойной решёткой, но без стекла. Нары в этой камере были приварены наглухо к стене, стола с лавкой не было в принципе. И каждый вечер перед отбоем для разнообразия тюремного существования наряд выливал на бетонный пол ведро воды с хлоркой. Хватало максимум двух суток в этом особом номере для полного осознания постояльцем содеянного проступка и объективной оценки своего поведения. Обычно уже следующим утром борзый арестант, дрожа от холода и страха, громко докладывал очередному начальнику караула, какой он плохой солдат и как его необходимо срочно перевоспитать. Зимой шинель на ночь выдавалась по разрешению начкара, и зависело это только от его совести. Например, при вечерней поверке уже порядком уставший офицер пехоты задаёт вопрос арестованным танкистам:
- Почему на петлицах танки смотрят в разные стороны?
Строй загнанных губарей начинает переглядываться и многозначительно молчит. Начкар дружелюбно улыбается:
- Ну что, не знаете? Ответ прост: «По своим не стреляем!» Танкистам шинели не выдавать!
В эту ночь для сугрева страдальцы танковых войск столько не отжимались как за всю свою службу ратную. Были ещё «чудики», в основном с Северного Кавказа, разделяющие армейскую службу на работы «мужскую» и «женскую». Несколько раз по три - четыре часа усиленной строевой подготовки строго по Уставу вперемешку с очисткой канализации гауптвахты, и гендерные стереотипы больше не волновали этих странных детей гор.
Капитан Аргудаев искренне приравнивал строевую подготовку к балету и очень уважал этот вид воинского искусства. Внутренний двор изолятора, который ещё выполнял роль плаца, был из саксонской брусчатки, поэтому каблуков и пяток солдатских там было стерто немерено. Начальник гауптвахты философски смотрел на окружающий мир и считал, что солдат на губе - это спасённый от тюрьмы чей-то сын. Армейский философ часто задавал сам себе вопросы, почему плохо спит солдат Советской Армии четвёртого периода службы. Понятно было, что им очень хочется чего-то такого этакого. А о чем солдат мечтает в армии больше всего? Правильно, о двух вещах: о девушках на гражданке, ну и, конечно же, о воле вольной, не подконтрольной армейскому начальству. А где воля, там и пиво с водкой.
И любимым изречением капитана было: "Водка в Советской Армии пахнет гауптвахтой…" Поэтому арестантские сутки в изоляторе были насыщенными и плотными. Приводим для примера этот здоровый распорядок жизни дрезденской гауптвахты:
06.00 – общий подъём; уборка всей ГУБЫ и камер;
07.00 – утренние мероприятия (умывание, туалет);
08.00 – приём пищи, завтрак;
09.00 – 10.00 – изучение Дисциплинарного устава в камере (и не дай Бог закемарить – плюс сутки!);
10.00 – 13.00 – строевая подготовка на плацу;
14.00 – приём пищи, обед;
15.00 – 19.00 – различные работы (уборка камеры, помещений гауптвахты, работы по очистке свинарника и канализации гарнизона);
19.00 - общее построение - перекличка;
20.00 – приём пищи, ужин;
21.40 – подготовка к отбою - получение "макинтоша" и шинели (если повезёт);
22.00 – отбой.
Для отдельных личностей с тонкой душевной натурой распорядок дня по велению начкара или начгуба мог легко измениться. И всегда не в лучшую сторону для особого арестанта. В общем приятного было мало, но не критично! Суровую и серую жизнь дрезденской гауптвахты вполне мог разнообразить только арест какого-нибудь пьянющего вдрибоган майора, который орал на всю ГУБУ: «Начкар - пидарас…, ко мне…, строиться!» Таких буйных офицеров, которые уже перед посадкой успели послать на хрен дежурного по полку, весь штаб и всех рядом стоящих, могли запросто запереть в гарнизонный цугундер. И начкар, как правило еще только командир взвода, хорошо понимал, что вечером сдаст наряд и будет простым взводным и этого майора, какого-нибудь комбата, утром один чёрт выпустят. Камеры старшим офицерам не закрывались, и неадекватный арестант блудил всю ночь по этажу под ободряющие снизу крики солдат – губарей и успокаивался только под утро. Вот теперь мы все представили дрезденскую гауптвахту и понимаем, что два свободолюбивых советских прапорщика просто не могли долго вынести такие стеснённые жизненные условия армейской пенитенциарной системы.
Гвардии ефрейторы Эльчиев Эмин и Сергей Толстиков служили водителями - механиками в танковом полку и были не просто друзьями, они были земляками. Оба солдата оказались родом из города Нахичевань, родины Первого Секретаря Компартии Азербайджанской ССР Гейдара Алиева, чем страшно гордились и относились к остальным своим соплеменникам с лёгким презрением. Оба водителя танков знали и любили технику, поэтому к концу срочной службы совместно приняли волевое решение остаться на сверхсрочку и подали документы в школу прапорщиков в Форст – Цинне (нем. Forst – Zinna) на должность командиров тогда ещё сверхсекретного танка Т-80. Вот так просто в дрезденском гарнизоне появились два хулигана. В каждом уважающем себя крупном гарнизоне обязательно должны быть свои хулиганы. Чтобы для комендатуры с гауптвахтой служба мёдом не казалась. Должно же быть какое-то равновесие в этом непростом армейском мире? Без прапорщиков Эльчиева и Толстикова теперь не обходилась ни одна молодецкая драка на танцах в ГДО. При появлении Эмина и Серёги на немецкой дискотеке поляки и кубинцы старались по одному не ходить. А местные немецкие хулиганы тут же покупали в баре бутылку водки для советских прапорщиков, чтобы заручиться поддержкой этих варягов для драки с приезжими немецкими хулиганами. Друзья – земляки благосклонно принимали спиртные дары, но драться с немцами им было неинтересно. То ли дело - с кубинцами или поляками. Сергей с Эмином драться умели и искренне любили кулачный бой. Земляки прошли суровую школу нахичеванских улиц, затем укрепили свои навыки выживания в Чебаркульской учебке и закрепили волю к победе в школе прапорщиков Форст - Цины. Свежеиспечённые прапорщики не жаждали крови. Нет, конечно! Им был важен сам процесс драки, победа, затем братание и угощение со стороны побеждённых. Круг интернациональных друзей у наших хулиганов среди немцев, кубинцев и поляков постоянно рос.
И ещё гвардии прапорщики Эльчиев и Толстиков любили скорость! Ну, какой же русский не любит быстрой езды? На службе эта тяга к впрыску адреналина в кровь вполне компенсировалась на различных танкодромах и учениях вождением своих танков с газотурбинной силовой установкой. А что делать молодым людям со своей страстью в мирное время, в редкие часы досуга? Друзья недолго размышляли над этой проблемой. Земляки нашли выход – они стали угонять немецкие мопеды «Симсон». И угоняли-то не с целью завладения чужим имуществом, а только покататься. Со временем Эмин с Серёгой стали кумирами у нехороших немецких девушек, особенно в первые дни зарплаты. А мы уже знаем, что недостаток красоты и стройности нехороших немецких девушек вполне компенсировала немецкая водка с пивом. Меры в женщинах и в пиве земляки Гейдара Алиева не знали, знать не хотели и угощали своих подруг со всей широтой загадочной русской души. Бывали случаи, когда простые немецкие девчата даже дрались между собой из-за расположения этих «совьетише фройнд». Что ещё больше подымало хулиганский авторитет советских прапорщиков в глазах местного населения.
А вот для коменданта гарнизона подполковника Кузнецова эти два прапорщика - танкиста становились бельмом на глазу. Всё чаще и чаще комендатура получала тревожные сигналы от своих немецких коллег полицейских о драках одних и тех же двух советских военнослужащих по имени Amin und Sergei с немцами, кубинцами и поляками. И что удивительно, число угонов «Симсонов» в эти же дни резко возросло. Комендант сопоставил всю полученную информацию с днями получения заработной платы в частях и принял волевое решение лично выезжать по каждому сигналу о драках и краже мопедов. Подполковник Кузнецов вышел на охоту. Поимка советских хулиганов стала делом чести комендатуры и была лишь вопросом времени. Пока Эмину и Серёге везло по-крупному. Комендант со своей резиновой палкой, подарком немецких коллег, успевал только на «разбор полётов». Драки уже заканчивались, участники разбегались, а угнанные мопеды находились недалеко от холостяцкого общежития с гордым именем «Ледокол», где жили прапорщики и офицеры. И всё же подполковник вместе с полицейскими скрупулёзно собирал информацию о загадочных русских. Комендант уже знал, что один из них – невысокий плотный блондин, а его товарищ – высокий сухопарый жгучий брюнет.
Все мы знаем, что армейская фортуна – дама непостоянная и рано или поздно капризно повернётся задом. В гости к нашим прапорщикам аккурат после получки приехали из соседней деревни две закадычные подружки по имени Симона и Франка. Девчата были даже симпатичными и в меру стройными, но уже в возрасте, обеим было немного за двадцать. И в отличие от многих нехороших немочек Франка и Симона отличались завидным постоянством. До Эмина с Сергеем подружки длительное время имели отношения с прапорщиками мотострелкового полка. Франка даже успела родить мальчика, что ускорило встречу со своей Родиной отца ребёнка. Советский друг Симоны заменился по истечении трёх лет службы. Немочки недолго горевали по своим, как бы сейчас сказали, бойфрендам. На горизонте появились два свежих, весёлых, компанейских и не жадных советских прапорщика с танкового полка. Франка с Симоной, как более опытные в житейских делах с русскими и любовных утехах, отшили всех молоденьких конкуренток и стали постоянными подружками наших хулиганов. Девчата приехали на мопеде «Симсон», и сама жизненная ситуация подсказывала, что для полного счастья не хватает второго мопеда.
У здания молодёжного клуба, где проходила субботняя дискотека, стояли на выбор несколько «Симсонов». И как бы немцы ни старались обезопасить своих железных коней цепями с мощными замками и хитрыми кнопочками зажигания, для двух бывших мехводов и нынешних командиров суперсовременного танка угон мопеда был делом буквально двух минут: как два пальца обоссать! Джигиты с хохотом оседлали мопед и рванули в ночь догонять своих подруг. Вот оно – эфемерное ощущение свободы, любви и скорости! На беду нашим хулиганам в этот момент владельцу мопеда приспичило поссать. Деревенский парнишка, гулявший на городской дискотеке, не пошёл в туалет, а по привычке решил освежиться на улице и успел увидеть до боли знакомые мерцающие огни задних фонарей своего «Симсона». Ссать тут же перехотелось, и немец рванул к телефону – автомату у входа в клуб. Началась местная полицейская операция «Перехват»! Подполковник Кузнецов был прогрессивным офицером, и кроме резиновой дубинки в УАЗике коменданта постоянно находилась включённая немецкая полицейская рация. Основы немецкого языка комендант знал и тут же подключил к погоне свои оперативные силы.
Друзья догнали своих подружек и предложили продолжить вечер на танцах в ГДО. Немочки согласились, но благоразумно не стали пересаживаться по парам на угнанный мопед. Даже нехорошие немецкие девушки, с детства привыкшие к порядку и дисциплине, просто не понимали, как можно взять чужое. Поэтому мальчики поехали отдельно и быстро, а девочки следом и медленней. В этот раз полиция и комендатура сработали чётко и слаженно. Подполковник Кузнецов верно просчитал возможные варианты мест появления советских угонщиков. Да у них и особого выбора-то не было: ГДО или «Ледокол». Где ещё можно появиться на угнанном немецком мопеде в немецком городе? Разве ещё не сгонять на войсковое стрельбище Помсен к своему товарищу, не самому законопослушному прапорщику Кантемирову? У входа в ГДО советских военнослужащих уже ждала коварная засада в виде УАЗа комендатуры. Военный автомобиль комендатуры был оборудован спецсигналами, надписями по борту и метко прозван народом «попугайчиком» от производного слова «пугать». Прапорщик Толстиков, сидевший в этот раз за рулём мопеда, гнал во всю мощь и поздно заметил автомобиль стражей армейского правопорядка. Прапорщик Эльчиев при такой скорости вообще старался спрятать свою голову от встречного ветра за спиной товарища. УАЗ выехал из-за укрытия и смело перекрыл узкую дорогу. За спиной угонщиков послышалась сирена советского автомобиля ВАЗ-2103 местной полиции. Капкан захлопнулся! Справа немецкие дома, слева ограда крутого спуска к парку, ведущему к Эльбе и госпиталю. Но мы же знаем, что «русские не сдаются!». Тем более советские прапорщики ГСВГ. Серёга на полной скорости делает резкий вираж влево и ныряет по пешеходной каменной лестнице вниз, в парк. Вот тут наших отчаянных парней подвела немецкая техника. «Симсон» от скачков по ступеням с двумя взрослыми пассажирами резко заглох, движок заклинило; мопед и ездоки, описав приличную дугу, приземлились в парке врозь. Был бы под прапорами наш мопед «Верховина - Спорт», мечта любого пацана Советского Союза, мы бы ещё посмотрели – кто кого? Адреналина и алкоголя в крови наших прапорщиков было вполне достаточно для пары кувырков по земле с возгласом: «блядь!», быстрого осмысления оперативной обстановки вокруг и моментального принятия волевого решения для скрытного побега в темноту леса парковой зоны. Разбитый трофей был оставлен на радость загонщикам.
От советского госпиталя через весь парк вела небольшая народная тропа к холостяцкому общежитию. И комендант дрезденского гарнизона не был бы комендантом, если бы не знал этот секретный путь и не расположил своих сержантов комендантской роты в засаде на выходе из парка. Прапорщики успели умыться и почистить одежду на Эльбе и шли к «Ледоколу», делясь свежими впечатлениями от погони. Сергей радостно докладывал другу:
- Бля, лечу как в танке. Тут «попугайчик» прямо передо мной на дорогу выползает. Пиздец! Приплыли! Засада!
Водитель мопеда от возбуждения остановился и начал на руках показывать собрату по погоне всю крутизну заложенного виража и нырок по лестнице в парк. Эмин восхищённо следил за движениями земляка:
- Серёга, бля буду, а я чё та кемарнул слегка по дороге. Укачало меня, даже голые бабы приснились. Тут удар под жопу, и я лечу! Рядом ты пролетаешь. Нихуя не понимаю, а где бабы? И по ходу думаю: «Мы же танкисты, а не лётчики». Тут со всей высоты как ёбс об землю! И я проснулся.
Советские прапорщики неконспиративно заржали на весь саксонский парк и продолжили этот нелёгкий путь домой. Вторая засада коменданта увенчалась успехом. Прапорщиков быстро скрутили, и каждый был удостоен чести весьма ощутимого удара резиновой дубинкой по заднице. В недалёком будущем, примерно через пятилетку, эти спецсредства под названием «Аргумент» будут широко применяться у патрульно – постовой службы советской милиции. В наше время в дрезденском гарнизоне такая резиновая палка была только у коменданта. И редкие правонарушители гарнизона, перенёсшие эти «эксклюзивные удары от Кузнецова», охотно делились с коллегами по службе непередаваемыми ощущениями от соприкосновений своей жопы с немецкой резиновой палкой. Подполковник мастерски владел этим холодным оружием, но применял только в исключительных случаях. Прапорщики Толстиков и Эльчиев относили себя к «бурым» военнослужащим и даже после перенесённых ударов нагло заявили коменданту:
- Товарищ полковник, а что – в парке уже нельзя погулять в свободное от службы время?
Подполковник Кузнецов, хотя и слыл в гарнизоне суровым офицером, был мужиком отходчивым. Комендант через полгода уходил на заслуженный пенсион, поэтому особо не рвал по службе. Кто-то видел подполковника в парадной форме с медалями и орденом Красного Знамени на груди, старший офицер слегка прихрамывал и в особо пасмурную погоду даже ходил с тростью. И все знали особую лояльность коменданта гарнизона к разведчикам и десантникам. В общем, комендант дрезденского гарнизона был нормальным мужиком, обладал хорошим чувством юмора и поэтому деликатно, с улыбкой уточнил:
- Товарищи прапорщики предпочитают ночные прогулки по парку?
Прапорщик Эльчиев, хотя и был по натуре хулиганом, в детстве успел почитать книжки и знал много умных слов:
- Товарищ полковник, мы флору любим, - Эмин немного задумался, вспомнил второе умное слово и добавил, - и фауну очень любим.
Прапорщик Толстиков, хотя и окончил с отличием школу прапорщиков, таких слов не знал и начал судорожно анализировать версию своего товарища. Подсказку прапорщику дал подполковник:
- Так говорите, нравится цветочки по ночам собирать?
- Так точно, товарищ полковник! Решили прогуляться перед сном в парке и букет набрать, - заулыбался жгучий брюнет Эльчиев. Вслед озарил коменданта лучезарной улыбкой блондин Толстиков:
- Товарищ полковник, завтра выходной день, почему бы и не прогуляться перед сном?
Подполковник Кузнецов перестал улыбаться и приказал:
- Так, флористы, руки к осмотру!
Эти руки, руки танкистов, и выдали наших прапорщиков с головой. Ладони и пальцы хотя и были тщательно умыты речной водой, были в свежих кровоподтёках и ссадинах. Взгляд коменданта под светом фонарика опустился ниже на порванные в коленях джинсы друзей. И вся верхняя одежда беглецов пропахла вылившимся из бака мопеда бензином. Доказательств для «разбора полёта» вполне хватало. Оставалось только снять отпечатки пальцев земляков с «Симсона» и допросить подруг угонщиков. Но это была уже работа немецкой полиции. Комендант приказал доставить задержанных в комендатуру для дачи объяснений и оформления под стражу.
Задержанных доставили прямо в кабинет коменданта, где подполковник решил лично допросить прапорщиков. Картина происшествия была ясна как божий день, и доказательств вины вполне хватало. Просто Кузнецова как нормального мужика очень интересовал только один риторический вопрос: «Ну, нахуя?» Комендант не стал заморачиваться на ночь отдельными допросами каждого подозреваемого, чтобы потом устроить им очную ставку. Зачем? Итак, всё понятно. Вот только: « Нахуя мопеды угонять?» Симсоны были в свободной продаже и стоили примерно как две месячные зарплаты прапорщика. Покупай, регистрируй в полиции и получай адреналин в кровь, сколько твой организм выдержит. Но у наших гвардии прапорщиков была своя внутренняя философия жизни. Так просто жить скучно, они не хотели и не умели. И у Серёги с Эмином уже был опыт дачи показаний в нахичеванской милиции. Поэтому их версия звучала вполне правдоподобно: выпили после тяжёлого трудового дня и пошли освежиться по парку перед сном. По пьяни решили искупаться в Эльбе, стали спускаться к реке, споткнулись в темноте об корни деревьев и кубарем скатились в воду. Отсюда и ссадины на руках. Вот и вся ситуёвина! И за что задержали добросовестных прапорщиков? Эльчиев и Толстиков давали показания чётко и слаженно, и уже сами начали верить, что, действительно, всё так и было. Вот тут комендант задал коварный вопрос:
- Так, любители ночных прогулок, а почему ваша гражданка вся бензином пропахла? Я бы ещё понимал, если бы товарищи прапорщики решили в своих танкачах (танковые комбинезоны) в речке окунуться.
Товарищи прапорщики только мило улыбнулись на этот детский вопрос подполковника. Любитель флоры и фауны Эльчиев к тому же решил стать защитником природы:
- Товарищ полковник, да Вы даже не представляете, какая грязная вода в Эльбе! Там же везде по берегу плакаты на немецком и русском: «Купаться запрещено!» А мы-то с дуру и окунулись. Да там вся вода бензином пропахла. Товарищ полковник, надо немедленно сообщать в их«Зеленый патруль».
Кузнецов только расхохотался на всю комендатуру, вытер слёзы от умиления, велел расписаться в протоколах и сообщил, что завтра утром полиция откатает их пальчики и сравнит рисунки с отпечатками на мопеде. А там заодно и поговорим с немцами о загрязнении окружающей среды. И ещё почитаем, что подружки прапорщиков напели полиции. Записки об аресте оформили быстро, и вот так наши любители женщин, свободы и скорости оказались в гостинице с ненавязчивым сервисом под названием: «Гауптвахта»…
(продолжение следует)