Тем, кто уходит:
Возвращайтесь всегда, мы ждем вас

"Зи-ма, зи-ма, зи-ма..." Щелчки будильника нарезают ночь на минуты. По синему циферблату бежит, качается в нарисованных волнах кораблик. За окном кухни мягкий, крупный снег кутает в праздничный наряд голые платановые ветви и остатки темных листьев на винограде. "Зи-ма, зи-ма..."
Ее никто не ждал. Она пришла из ниоткуда, из пронзительного злого ветра, два дня трепавшего кудрявые городские холмы и колючими лапами топтавшего степную траву. Зеленое море стало темным и мутным, корабли беспокойно переминались у причалов и натягивали швартовы. На третий день явилась она: привела за собой тяжелые серые тучи, обложила ими небо, и к вечеру пошел снег. Удивительная снегопадная тишина накрыла улицы белого камня, прокралась в уютные дворы и закружилась томным вальсом под фонарями.
Теплый прямоугольник света тает за порогом кухни, на массивном столе забытый чай - давно остывший кратер посреди книжных хребтов. Надсекая короткими штрихами отмеренные белым корабликом минуты, над огромным листом бумаги летает карандаш. Грубые волокна стремительно покрываются ювелирным узором линий - ночь толкает под руку, не первый час выплескивая поток вдохновения. Несколько готовых листов уже робко жмутся к стенам.
Приглушенный скрип уличной двери останавливает танец карандаша. Острие настороженно повисает над бумагой и покачивается в пальцах, отсчитывая шаги на гулкой чугунной лестнице. Один пролет, второй... Тишина замирает перед дверью и осторожно скребется в замок. Карандаш летит в сторону, щелчок выключателя - и двое встречаются у порога...

- Ты?!!
- Я...
Снежные хлопья искрятся в неярком свете, тают на плечах, бровях, ресницах... Обнявшись, они стоят в дверях, на границе двух вселенных, в зыбком мгновенном равновесии, и ночь тихонько подкрадывается к ногам...
- Пойдем же...
Она тянет его домой, забирает себе, оставляя за дверью тот мир, откуда он пришел. Сейчас они здесь только друг для друга.
- Надолго?
- Три часа...
- Как же так?
- Мы уйдем утром.
Украдкой смахивается сердитая слеза. Пусть так, но сейчас он здесь.
- Не плачь. Всего две недели - это недолго.
- Я не плачу...
Тонкие пальцы легко проводят по лицу, собирая капли растаявшего снега. Он ловит их губами...
Три часа... 
Тесная прихожая наполняется оттаявшим запахом снега и металла.
Она гладит ощетиненный, замятый шапкой затылок, и теплое дыхание щекочет ей ухо.
- У тебя нос замерз...
- Так согрей его. Разве любимая женщина допустит, чтобы её мужчина бродил где-то в темноте с холодным носом?
Она улыбается и  подставляет шею.
Тугие петли не отпускают пуговицы, сопротивляясь торопливым пальцам. Мокрое сукно бесформенной горкой ползет на пол. Тяжелое частое дыхание останавливает время; мир сжимается, умещаясь в круг неяркого света. Жесткие ладони принимают домашнее, родное, податливое тепло и быстрые удары сердца...

Город спит под снежным одеялом. Через целину мостовой уходит в темноту, в другую вселенную, четкая дорожка следов. Она долго смотрит на нее из темной комнаты, прижавшись к холодному стеклу, пока не замерзает лоб. 
Кухня манит светом и теплом, и часы, как ни в чем не бывало, отсчитывают минуты.
Под шум пузатого чайника неоконченный рисунок отправляется под стол, кнопки прижимают к планшету новый лист.
Секундное раздумье - и вот уже в четких линиях проявляется на бумаге хищный, летящий силуэт корабля, город на каменистом берегу и входной маяк у старой батареи...
Прозрачная капля разбивается маленькой кляксой о край листа. Короткий взмах ладони - на бумаге остается только медленно темнеющая широкая запятая. Карандаш задумчиво обводит ее по контуру и вдруг превращает в маленькую смешную рыбку.

Всего две недели - это недолго.