(Это именно та стоянка)

Холодно. Ноги онемели до колен. Да и теплопроводность бетонных плит намного выше, чем того же асфальта. В стопы наши бетон дышит льдом. Озноб начинает колотить не по-детски.
Маршируем эскадрильями по рулёжкам для проверки индивидуальной строевой подготовки, распускаясь по одному… Хотя бы ногами постучим. Нас, управление полка, проверяет, конечно же, Сам. Осмотр. Стоим шеренгами, вынув из карманов удостоверения, платки, расчёски, жетоны с личными номерами (обычно они хранятся в удостоверении, как и тревожные деньги). Но генерал не спешит. Наклонившись папахой, он вдруг приподнимает штанину у первого попавшегося офицера. Затем – раскрывает ворот шинели, срывает шарф…
– Тааак! А это что за раздолбай?! – подзывает он начальника штаба. – Всем снять правый ботинок и расстегнуть шинели!
Занимательная и своевременная команда, не правда ли? А просто у «раздолбая» на ноге – оранжевые вязаные носки. Видимо, ни чёрных, ни зелёных не нашлось. А под кителем и белой рубашкой – синий свитер, конечно же, неуставной (свитера в авиации выдавались только лётчикам и техникам, и были они светло-кофейного цвета, почти как детская неожиданность. Но и носить их можно было только под комбинезоном и курткой, на полётах или подготовке к ним).

Закоченевшими пальцами пытаемся развязать примёрзшие шнурки. Удаётся не всем. Некоторые прижимают носок правого ботинка каблуком левого, вытаскивая с хрустом стопу. Скукоженными пальцами расстёгиваем шинели. Сразу становится очень радостно и хорошо. Ледяной ветер накидывается на нас, как изголодавшийся маньяк – на запозднившуюся школьницу. Хорошо, что свитер у меня – белый, без воротника, под рубашкой почти незаметный (я всё же немножечко эстет).
Стоим, как балерины у станка, с вытянутой правой ногой, словно готовясь всем управлением синхронно проделать гранд-батман. Не сказать, что и правой ноге стало теплее. Особенно – тем, кто не допёр вторые носки надеть. Кошу взором: примерно треть носков – синие, коричневые, встречаются даже и разноцветные, как в июне на лугу. Генерал вовсе не спешит, придирчиво осматривает каждого, и, узрев безобразие, оборачивается к сопровождающему его полковнику из свиты: - А вы – записывайте, записывайте! Наш начштаба идёт за полковником, и тот же список себе дублирует. (Все фамилии нарушителей позже войдут в итоговый акт проверки, со всеми вытекающими. Но уже и так ясно, что тринадцатой зарплаты им не видать).
Холодно. Рук уже не чувствую тоже. Они стали странного багрового оттенка, и будто подёрнуты инеем… Хорошо – ног не ощущаю вообще, а то бы правая затекла на весу. Список у полковника всё ширится. Видимо, главная задача этой комиссии: максимально сэкономить Родине деньжат. Ну, сами представьте: пахал мужик весь год, как вол, без выходных и лётных происшествий, летал полёты дневные и ночные или их обслуживал, по командировкам мотался, заслужил, может, и благодарность от начальства – а теперь за не тот носок или вшивник будет лишён новогодней радости, порядка двухсот рублей с лишним… И запишут ему в личное дело взыскание от Какойтого, и будет оно висеть ещё минимум год, и будет лишён он и квартальных премий, а самое гнусное, – такое взыскание может снять только сам зам. МО, или кто рангом повыше, то есть, министр обороны. Подаст, конечно, через год командир в Москву рапорт о снятии взысканий – но успеет ли он обернуться, да и снимут ли? Тогда и следующей «тринадцатой» – ариведерчи. Это какая же сумма будет, если на всех нарушителей умножить?..
Пронесло меня (не в том смысле, что вы подумали), слава предусмотрительности. Не узрел генерал, как ни вглядывался. Зато я заметил, что из ярко-алых ноздрей у него начинает лить. Тоже не жарко, бедному. И новый порыв ветра донёс до моего примороженного носа чарующе-свежий аромат коньяка. В салоне по пути разговелся, значит... И накатил неплохо так, судя по густому амбре, грамм не меньше четырёхсот. Ну да, quod licet Iovis...* Вот почему он мороза не чует!
Наконец, команда: обуться и застегнуться. С трудом запихиваем опухшие ноги в сморщившиеся выстуженные ботинки. Они радостно встречают нас могильной стужей. Скрюченными распухшими пальцами пытаемся воткнуть пуговицы в петли... Генерал выпрыгивает перед строем. Папаха к его голове уже примёрзла, опушилась инеем, брови и подбородок – в изморози тоже. Окинул нас долгим взглядом.
- Я много лет служу. Почти с войны. Но такооого!.. – (ну, это обычная у них присказка. Сейчас похвалит, значить).
- Даже в самом гадком мотострелковом полку нет такого бардака! Чтобы офицеры на смотр приходили в разных ботинках с не менее разными носками! И надевали на себя разные там вшивники, как проститутки в Нарьян-Маре! - Под носом у генерала висит зябкая капля, но он не замечает. – Вам для чего зарплаты платят?! Чтоб вы водку пьянствовали или баб своих наряжали? - Генерал по-ленински простирает к нам руку, только вместо кепки мы видим фигу в чёрной хромовой перчатке. – А вот шиш! Получил деньги – иди в военторг и купи себе, чего надо! И не говорите мне, что там чего надо – нет! - Ещё энергичный взмах. Капля падает на генеральскую грудь и тут же замерзает мутным потёком. – Чаще вас проверять надо! А драть – ещё чаще! - Генерал расходится не на шутку. Вторая капля летит чуть левее. Старательный полковник, зажав под мышкой кондуит, платочком белоснежным пытается стереть сопли с генеральских грудей. Генерал его отталкивает, распалясь: - Я даже не буду проверять строевую индивидуально! Где командир?! (Командир подходит, немного боком).
- Командуйте общее построение с прохождением! Но я вам гарантирую, что офицеры в разных носках хорошо ходить – не могут!
Обиженный на нас, генерал круто разворачивается через левое плечо, и скачет на стоянку.
Следом семенит полковник, маша нам платочком прощально, всё ещё зажатым в руке…
Строимся опять и ковыляем за ними, ожесточённо топая брёвнами ног в бетонные плиты. Не отогреваются ноги. И ветер, гад, не стихает. Взмётывает полы заиндевевших шинелей, лижет раскалёнными щупальцами спину и грудь.
Не чувствую уже вообще ничего. Так, наверное, и жил Буратино – с деревянным негнущимся телом. Понимаю, отчего Мальвина так и не сумела завести его ласкою... Тут и погода, видимо, всецело разделяя генеральский гнев, решила нас доконать. Сбылся, так не вовремя, Андрюшеньки-друженьки прогноз. С низко опустившихся туч запорошил-завьюжил колючий, противный, секущий снег-крупка. Становится вообще всё безразлично и пофигу. Далёкое несбыточное тепло кажется сказкой.
Строимся полком с батальонами обеспечения. Пурга усиливается вместе с ветром. Снег летит уже не отвесно, а почти параллельно бетону. Оркестр напротив весь запорошен, только трубы выблескивают, будто подмигивая обречённо.
- К торжественному маршу! Поротно! Дистанция тридцать метров!... Управление – прямо, остальные - напрааа-вооо! – командира почти не слушно за свистом и шорохом снега.
Мы – на правом фланге, поэтому нам идти до комиссии меньше. Вяло топаем в бетон на месте, дожидаясь…
- Шагооом – марш!!
Оркестр браво начинает играть откуда-то из-под снега. По-слышимому, экспрессионисткую монодраму «Erwartung» Шёнберга (додекафония страха, отчаяния и растерянности). Никогда бы не подумал, что они её знают.
Тронулись. Впереди – знамёнщики; командир, начштаба и замы – за ними, и сразу после – мы. Как ни стараюсь – не бегут мурашки по ногам. Задубели, блин. Колени не согнуть. Поэтому не получится удара.
Проходим, стараясь из всего, что ещё осталось в ягодицах пороховницах. Впрочем, ни мы комиссию, ни она нас за разыгравшейся вьюгой не видим. Слышны лишь резкие выкрики из белой пелены: - Отвратительно! У меня гуси дома ходят лучше!
Машинально задумываюсь, где же это у него в Москве по дому расхаживают гуси… Соображаю: это он про дачу говорит, не иначе.
Строимся вновь, уже все облепленные белой коркой. Может, отменят прохождение с песней?.. Ага, конечно… Трогаемся, запевая: «Путь далёк у нас с тобою»… Встречный ветер свищет, подпевая, снег набивается в рот, видимость - метров пять, - а мы идём. И поём. Этот стон у нас песней зовётся. Губы слипаются на морозе, открывать их приходится вместе с кожей. Стараемся, но толку из этого – шиш.
Возвращаемся на места. Из метели отрывочные возгласы: - Такого…! Никогда!... Позор! Стыдно! …Ждение - двойка! …Есня – двойка! Видимо, сообразив, что их никто не слышит, - возгласы приближаются.
Из мглы появляется, весь уже в образе снеговика, с залепленным снегом лицом, на котором из носа свисают уже сосульки, генерал.
- ...Чаю пересдачу! По окончании итоговой проверки! Готовьтесь!
Мы мысленно стонем. Это значит – после всей тряхомудии с итоговой: марксистко-ленинской, ночной тревоги, стрельб, контрольных полётов, проверок физической и химической подготовки – нас опять ждёт смотр, для исправления оценки.
Но иначе никак. Двойку, конечно, генерал нам не поставит: это несмываемая какашка не только на нашем гвардейском полку, но и на всех ВВС, ему первому Министр за такое навтыкает, а вот тройку – запросто. А что такое – «тройка»? Ровным счётом ничего, кроме: во всём обозримом будущем наш полк станет притчей во языцех на всех совещаниях. Комиссии будут приезжать к нам по два раза в месяц, проверяя устранение недостатков, чем парализуют абсолютно любую работу. Соответственно, в несколько раз чаще начнут происходить: внезапные тревоги, учения, и не только – командно-штабные, на картах, а возможно, и с перебазированием на запасной аэродром (не знаете, что это такое? лучше и не знать!), выводы из-под удара, контрольные стрельбы на полигоне, зачёты, строевые смотры, et cetera… Не говоря о ещё одной мелочи: ВЕСЬ личный состав прощается со ВСЕМИ премиями и тринадцатыми зарплатами. До следующей проверки – точно.
Всё это, конечно, нашему нежно любимому Какойтому ровно по барабану. Он – пехота до мозга костей, и не может понять: почему, блин, в метель, мороз и пургу мы не смогли спеть, как Краснознамённый ансамбль песни и пляски Советской Армии имени Моисеева (не того Моисеева, о котором вы все подумали)? Почему, промёрзнув насквозь, мы не промаршировали, как Отдельный Кремлевский полк КГБ СССР? Будь на его месте любой чин из ВВС – обязательно сократил бы смотр. Но, поскольку наш полк на прошлой проверке стал в округе лучшим – нам и задвинули сего генерала для приведение в равновесие зыбких рейтинговых весов. Если проще – чтобы он с комиссией говна накопал.
Всё это думает мой отмёрзший ум сквозь посвисты ветра и генеральские вопли.
Но вот генерал подходит ближе к командиру, сердито смахивает сосулю из-под носа, и широким жестом обводит весь аэродром, с ВПП, рулёжками, стоянками, заправками, отбойниками, ТЭЧ, КДП, складами и стартовым домиком: - Для чего наша Родина построила вам такой шикарный плац?! Да чтобы вы ходить на нём учились, днём и ночью! Не покладая ног! У меня в молодости такого плаца и не мечталось! Я с таким плацем уже бы не замом, а министром обороны был!

Командир молчит. Я знаю, почему. Всего два года назад часть полка вернулась из Афгана, потеряв там двух лётчиков. Полк уже несколько лет – один из лучших в армии. В отличие от «пилотажников», как снисходительно называли мы «придворный» Кубинский полк, вечно красующийся на пилотажных шоу, наш полк реально был боевым, прикрывавшим Москву с запада… Потому что мы действительно не «покладали» и рук и ног, организовывая, проводя и обеспечивая полёты в две смены, четыре (!) дня в неделю (кто хоть немного разбирается в авиации - поймёт, чего это стоило). Максимум - с одним выходным в воскресенье. Если повезёт. И ходили мы реально хорошо. Но не окоченевшими кочерыжками. Просто кто-то наверху решил наш полк немножечко опустить, и подсунул его на проверку именно пехоте. Но мы справимся. Не впервой.

P.S. За итоговую проверку и контрольный строевой смотр тогда наш полк получил твёрдую «четвёрку». Но через два года его расформировали. Начинался плановый развал Союза. Но это уже совсем другая история...

*- что позволено Юпитеру...

Вот ещё фото:

(Наше РСП)

(Наша ВПП)

(Бывший наш ангар)

(Аэродромное КПП)

(Разрушенный капонир)