Мирская слава может наброситься неожиданно, как летучий хариус на падёнку в середине июля. Если суждено она настигнет любого, будь ты уборщиком в библиотеке сельского клуба или егерем на заброшенном кордоне национального парка. Сторониться бесполезно.

Со мной она приключилась давно, когда я ещё путал сублимацию и субсидии.
Однажды пыльным летом, похожим на замшевые сандалии начинающего коммивояжера, я курил с грацией мангала на собственном балконе и кроме как дымом более ничем не упрекал небеса. Рядом виртуозно плевался мой соратник по решению проблематики превосходства бесцветности «Столичной» над ржавостью «Арагви». В общем, жизнь бурлила в миноре.
Женька Птица цыкнул зубом и сбил плевком конфетный фантик с бордюра. Птица, это эстетическое погоняло из мира музыки. Поёт гад так, что в нашем городе из-за него ни соловьёв, ни жаворонков не заведётся никогда. С ним в приличное общество не суйся, проснешься в Нижнем Тагиле на конкурсе патриотической песни в кирзовых сапогах и помаде.
За гитару его могли снять с поезда и посадить на поезд. Как-то в вагоне состава Лабытнанги - Москва он достал гитару, и тут же прибежала проводница-жердь:

- Мальчики не хулиганьте!

А толстобородая тётка из соседнего купе прошептала на весь вагон: «Этого ещё только не хватало».
Через пару часов проводница пыталась обнять тётку за шею, а та подливала ей из термокружки красненького. Обе подпевали так, что было понятно - Женька обречён вечно скитаться в этом вагоне. В наше купе билеты стоили дороже, чем на поезд. Настоящая Птица мой друг.
И зубом цыкает фирменно.
Когда Жека в третий раз подряд попал в фантик из-под дюшес, он не глядя мне в прошлое сказал:

- А поехали на Грушинский фестиваль?

Я икнул. На тот момент у меня было уже две с половиной песни, украшенные шестью аккордами из которых ля-септ был самым оригинальным. С кем не бывает, но нельзя же из-за этого заподозрить человека в чём угодно. Правда, я тогда был не из тех, кто добровольно отказывается от идиотизма и тут же нашёл точку опоры для себя: спиннинги, говорю, возьмём, там же Волга рядом.
Жека вяло взбесился:

- Впервые наблюдаю, как псих сходит с ума, там будут барды со всей страны, столпы, основатели, классики. Аллигаторы аллитераций, динозавры аллегорий и бизоны метафор. Мелодисты, импровизаторы, аранжировщики. Там люди нотную грамоту знают.

Я бойко вздохнул, это был удар ниже «ми» моей малой октавы.
И мы пошли с балкона попрощаться со «Столичной».
По прибытию на всемирно известный, легендарный, наипопулярнейший бардовский фестиваль, Птица первым делом достал из рюкзака спиннинг-телескоп. В этот момент он был в полутоне от оскопления. Всего полдня я бегал за ним вокруг палатки, распугивая некрупных бардов интернациональной лексикой. Естественно, что рифмовать мне было некогда. На бегу заключили меморандум о поочерёдном лове: поймал, отдай товарищу всё. Закрепили сделку «Столичной». Она как-то за нами увязалась.
Вокруг жара, духота, ля-минор, барды опять же и мы решили с Птицей уединиться втроём, со спиннингом. Взяли в прокат байдарку и отправились к ближайшему острову. Кретинами быть труднее, но интереснее. К полудню на самодельном кукане у нас было пяток окуней и пара щупаков-напильников. С точки зрения улова – убого, конечно.
Уморившись, мы возвращались в послеобеденное время, когда основная масса народа только отправлялась на купание. А надо отметить, что та Груша была юбилейная, и собралось там тысяч двести любителей барабанить на гитаре.
И тут Жека вспомнил, что забыл тапочки в байдарке, а я решил, что догонит и потопал, стыдливо размахивая куканом.
Обрядись я в попону, отрастив крылья, и передвигаясь на одном колесе трактора Беларусь, я бы вызвал меньший фурор у встречной публики. Таких там и без меня хватало. Заподозрил я неладное, когда начал прислушиваться:
- А люди не только пьют… Я тоже так хочу… Смотри они настоящие…Вот это истинная песня… Ой, а можно потрогать… С таким ансамблем и на сцену не стыдно…А люди-то не только поют…Я же тебе говорила… Вот я бестолочь… Я же тебе говорил… Есть же люди, на которых компот начинается… Хоть кто-то делом занят…
Людская река расступалась в почтении передо мной, народ шептался, кивал, подмигивал, аплодировал. Сотни людей показывали большой палец, и ни один не предъявил средний. Мне предлагали обменять улов на тушёнку, ночлег, сгущёнку, водку, купальник, печенье, лауреатство фестиваля. При желании можно было бы раз пятьдесят жениться, сделать карьеру председателя жюри, поселиться в палатке у Митяева. Спиннинг можно было продать на вес золота, себя, на вес платины. Жилистые блондинки-сопрано и мясистые контральто-шатенки, атлетические басисты и просто барды с интеллигентными телами восхищённо оборачивались.
Я шагал как Гагарин, как Тутанхамон, как Гулливер.
До земли было ещё сантиметра два.
Большего успеха среди рода человеческого трудно было себе представить. Лето валялось у меня в ногах. Никогда не угадаешь, из-за какого угла тебя оглушит успех.
И тут меня догнал Жека в тапочках, дальше кукан несли по очереди, хоть это и не предусматривалось меморандумом.
За кидалово со снастями Птицу я, конечно, простил, а он мне с тех пор ни разу не запрещал ему подпевать.