Жанр: Быль

Форма: Миниатюра 

Начало июня. Росляково. Корабль становится в легендарный док, одну из половинок дока «Тирпица». Крупповская сталь, надежно послужила немецким морякам, затем советскому флоту, а теперь продолжает выполнять свои функции, уже при российском государстве. Док близок к полярной цивилизации, как раз между Мурманском и Североморском, и становимся мы в него как раз в то время, когда большинство семей офицером и мичманов перекочевало на Большую землю, в теплые края. Народу скучно. Денежное довольствие как всегда опаздывает на пару месяцев, разгуляться не на что, да и начало июня в Заполярье, совсем не такое как в средней полосе. Мокрое и ветреное. Все бы хорошо, доковые работы касаются далеко не всего экипажа, но гальюны на корабле сразу заперли, холодильные машины остановили, и в жилых отсеках жарковато, а по малой, да и немалой нужде, надо бегать, аж на док и справлять ее в доисторический нацистский клозет в орлиной позе. Питаемся на корабле, но в основу берегового питания, интендант положил два основных гарнира: вездесущую перловку и вермишель, тонкую и ломкую, бумажными мешками с которой переполнены сухие провизионки. Но перловки все равно больше. И если вермишель полощется в первых блюдах, то перловка в качестве гарнира доминирует на обеде и ужине, разбавленная то тушенкой, то рыбой, а пару дней появлялась и на завтрак, удивив даже старпома, не привыкшего к утренней перловке на порошковом молоке. И в итоге, весь без исключения личный состав корабля, уже на третий день, уныло выковыривал из перловой пищи, одинокие куски тушенки и мяса, саму перловку категорически игнорируя. А на корабле, без малого полтораста человек. И пищевых отходов, а попросту нетронутой вареной перловки, много. С двух приемов пищи. Да и единообразный супчик, тоже расходовался далеко не весь. Отходы надо с корабля выносить. Далеко. Сначала вытащить лагуны на борт, спустить в док, потом по понтонам до завода, там еще куда-то. Морока, еще та. И в практичную голову кока-инструктора, пришла гениальная идея. Упаковку из- под продуктов, собирать несколько дней и выносить просто на обыкновенную свалку, а пищевые отходы вечерком, сваливать с борта дока в залив. Органика. Исчезнет без следа. Рыбки и крабики постараются. Так и повелось. Вечер. Бойцы вываливают кашу в воду, сверху сливают суп, хлебные и прочие остатки и бодро несут мыть посуду на корабль. И на третий день началось…
Меня с утра, механик послал по какой-то надобности в техническое управление флота, и когда я к обеду вернулся в завод, моим глазам предстала воистину эпическая картина. Весь длиннющий понтон, ведущий к доку, был забит людьми. И все самозабвенно ловили рыбу. Точнее, доставали ее из воды. Случайная, и совсем непреднамеренная трехдневная прикормка, изменила маршрут легионов молоденькой селедки, курсирующей по Кольскому заливу и теперь вода вокруг дока и около понтона, представляла из себя бурлящую серебристую поверхность, на которую с неба заходили эскадрильи бакланов. Никакие удочки, спиннинги и прочие хитроумные рыболовные снасти не требовались. Бралась леска, а то и просто длинная веревка и гибкая проволока, на конец привязывалось, что-нибудь тяжелое, вроде гайки и от нее, через каждые сантиметров тридцать крючки, а то и просто согнутые тонкие гвозди. Вся эта конструкция, закидывалась, как можно дальше от понтона, после чего надо было резко дернуть на себя, и спокойно вытаскивать улов. Селедка была молодая, не больше 15-20 сантиметров и нанизывалась на каждый крючок, иногда даже по паре штук на один. Улов зависел только от количества крючков и способности запулить груз, подальше от себя.
Я не рыбак. Абсолютно. Может быть, посидеть с удочкой на берегу и подумать о высоком приятно, но это не мое. Но когда под ногами на пирсе трепещутся сотни выловленных рыбешек, а вода в нескольких метрах от тебя буквально кипит, переливаясь их серебристыми телами, азарт приходит независимо от пристрастий и здравого смысла. В нашей каюте, мой сменщик, любитель поторчать на пирсе с закидушкой, покидая корабль, оставил коробку с леской и крючками. И уже минут через пятнадцать, переодевшись и захватив с собой кроме его снастей, еще дуковский мешок, я присоединился к заводчанам и экипажу, увлеченно вытаскивающим из воды, дары моря. Все оказалось просто и никаких навыков не требовало. Пару раз зацепив крючками ватник, я приноровился и понеслось! Свой мешок, я заполнил минут через сорок. И остановился, сообразив, что не знаю, что я буду делать со своим уловом. Да и сельдяная орда к этому времени, собрав урожай бесплатной каши, унеслась куда-то по своим делам в сторону моря.
В этот вечер, ракетный крейсер пропах свежей рыбой, и в самом большом дефиците оказалась стеклянная тара, крупная соль, перец, лаврушка и прочие пряности. Народ, разделившись на две части бросился реализовывать улов. Одних, возглавил кок, под руководством которого, селедку, предварительно обваленную в муке, жарили после официального ужина на камбузе в огромных количествах. Другие принялись засаливать и мариновать рыбу впрок, сильно истощив корабельные запасы лука и моркови. Я рыбу солить не умел. Но у меня под шконкой в каюте лежали штук восемь пустых трехлитровых банки, припасенные с месяц назад в хозяйственных целях и был мичман-турбинист, умевший делать с рыбой, все что угодно. Мы нашли друг друга, и у меня стало на несколько банок меньше, а турбинная команда в 9 отсеке, помогла мне помыть и очистить рыбу, которая была до того нежная, что мельчайшие чешуйки просто смывались под струей воды, стоило ее немного потереть. А потом мы в четыре руки с мичманом засолили и мои банки и его.
Следующие несколько дней, сельдь косяками приходила к доку, как по расписанию в одно и тоже время. Народ уже остыл к массовой ловле, да и свободная тара на крейсере закончилась. Выходили, подцепить десяток-другой, чтобы пожарить вечером и все. А потом мы ушли из дока в базу, и почти сразу начали сдавать корабль, чтобы уйти в летний отпуск. Домой с крейсера я приволок пять трехлитровых банок свежезасоленной и безумно вкусной селедки, которой, как оказалось, мне и пришлось питаться следующие несколько недель до отъезда.
Тогда денежное довольствие военнослужащим, государство платить не любило. Не то, чтобы совсем не выдавали, а дозированно. Чтобы ноги не протянули. И вполне нормально было получить в мае, зарплату за половину марта, с клятвенным обещание в июне выдать даже всю апрельскую. А с отпусками было сложнее. Надо выдавать все. Или по крайней мере большую часть. А мы летнего отпуска не ждали. Семьи на юг отправили со всей наличностью, а теперь сидели в казарме и ждали денег, которых едва хватало на сигареты. Командование, естественно, ужом вилось, чтобы выбить нам отпускные, но, увы, даже адмиралы не всегда могут командовать береговыми финансистами. Вот и приходили мы каждое утро в казарму и слонялись по ней до вечера, чтобы на следующий день повторить все тоже самое по кругу. А все мое домашнее меню, состояло из этой самой молодой селедочки. Хлеб брал с берегового камбуза, благо с этим, проблем не было. Масла в холодильнике было с достатком. При сдаче корабля интендант сэкономленные излишки, с непонятной щедростью раздал всем желающим. Утром встал. Намазал на хлеб масла. Положил пару кусочков селедки. Запил чаем и на службу. Вечером пришел и повторил утренние действия. Зашел на выходные боевой товарищ, принес фляжку со спиртом. Намазал себе и товарищу на хлеб масла. Положил пару кусочков селедки. И в тарелку, по-праздничному, положил селедки с лучком. Хорошо, если у товарища пара картофелин нашлась для гарнира. Выпили. Закусили. И так почти две недели. К тому моменту, когда деньги наконец выдали, я на селедку эту, без содрогания смотреть не мог, а в холодильнике из пяти банок, осталась всего одна.
А когда я с семьей вернулся из отпуска через два с половиной месяца, жена, заглянув в холодильник, пока я разбирал вещи, достала эту последнюю банку, вытащила рыбешку, попробовала, и с восхищением констатировала:
- Ах, какая селедочка! Каждый день, ела бы…
.