«В человеке всё должно быть
прекрасно — погоны, кокарда,
исподнее, иначе это не человек,
а млекопитающее»
(Кто-то из великих)

То, что моя карьера на флоте ограничится воинским званием капитан-лейтенант, я узнал еще до выпуска. Перед свадьбой. Отец, флотский офицер со стажем, просто и доходчиво объяснил мне, что моя женитьба ставит крест на любом продвижении по службе в связи с тем, что кое-какие родственники моей жены еще в начале восьмидесятых эмигрировали в заокеанские «палестины», где и пребывали в настоящее время. Отец ни в коем случае не отговаривал меня, а просто констатировал факт, который я принял как должное и мыслями о адмиральских погонах больше не заморачивался, заранее представив себя вечным «пятнадцатилетним капитаном». Еще большую уверенность в этом мне добавил наш особист, мой сосед по Севастополю, тоже выпускник Голландии, перековавшийся в чекиста. Мужик он был неплохой, шпионов в каждом не искал, гадостей не делал и собственно выполнял какую-то свою работу, о которой мы только могли гадать и фантазировать. Поздравив меня после построения на пирсе со старлеем, он мягко и с сочувствием добавил, что следующее звание у меня последнее по понятным ему и мне причинам. Я молча согласился, чем дело и закончилось.
Осенью 1990 года наш экипаж в пожарном варианте отправили в Северодвинск вытаскивать до конца навигации К-129 в родную базу, при этом отстранив нашего командира по политико-моральным причинам и поставив над нами старого и опытного капитана 1 ранга Водореза. Экипаж, который мы меняли, был мне очень хорошо знаком. С ними я впервые ходил в море лейтенантом, и собственно, старые управленцы этого экипажа и стали моими учителями и экзаменаторами, что дорого стоило. Экипаж, который приехал на три месяца, как правило расселяют по остаточному принципу, так что с номерами в офицерских гостиницах было напряженно, и так сложилось, что почти три недели мне пришлось жить в общежитии на Портовой в номере второго управленца 129-ой Сереги Пасечника. Номер был семейный, двухкомнатный и сам Пасечник в нем не жил. Серега за время ремонта перевелся куда-то в военную приемку на заводе и вроде как уже получил квартиру, в которой и обитал, готовя ее к приезду семьи, и в свой номер в гостинице наведывался нечасто. Я как-то случайно выполз на него в один из первых дней и он милостиво предоставил мне свои апартаменты, одна из комнат которых была забита шмотками, а вторая была жилая, и даже с черно-белым телевизором. И как раз в эти же дни Сереге присвоили капитана 3 ранга, и он от широты душевной подарил мне на память две пары погон. Капитан-лейтенантских. На будущее. Одни на китель, черные повседневные, и одни на рубашку. Белые. И что главное, что обе эти пары были с шитыми звездами. Не с военторговскими бледно-желтыми штамповками, а именно вышитые на погонах, как у адмиралов. Естественно, поменьше. Понравились они мне, слов нет. Чего скрывать, некое франтовство в форме я любил, а сам Серега, был еще тот флотский щеголь. И хотя мне до капитан-лейтенанта был еще целый год, уже тогда залезла мне в голову мысль, раз уж выше каплея мне не подняться, то надо бы мне оформить парадный мундир так, чтобы глаза слепил, внушал уважение и остался на всю жизнь. Юношеские глупости, говоря более понятным языком.
Летом следующего года в отпуске в Севастополе я этим вопросом и озаботился. Сначала срезал с какого-то оставшегося от отца мундира старорежимные, послевоенные медные пуговицы, найдя среди вещей даже приспособление для их чистки. А когда мама поинтересовалась, зачем мне эти пуговицы, и я обрисовал ей свой замысел, она порылась на антресолях и достала откуда-то из чемоданов огромный отрез сукна для пошива формы старшего офицерского состава, оставшийся в семейном загашнике со времен службы отца. Потом я купил себе щегольские шитые лавровые ветки и якоря на воротник, вышитые металлической нитью, цвета благородно потускневшего золота. Через тестя вышел на мастерскую, где обшивали черноморских адмиралов, и заказал парадные погоны капитан-лейтенанта с вышитыми звездочками, а в сквере на Советской у собора Павла и Петра, где по воскресеньям собирались филателисты, нумизматы и фалеристы, нашел изумительно красивые ручной работы инженерные раздвижной ключ и молоток на погоны, выпиленные явно еще лет двадцать назад. Военно-морское звание с приставкой инженер отменили еще в 1984 году, но даже на нашем выпуске в комплект офицерского обмундирования училищные интенданты насыпали щедрой рукой по горсти этих вышедших из употребления знаков. Вот и захотелось мне выпендриться по полной программе. Завершающим штрихом была покупка гражданского черного галстука нормальной длины, который можно было завязывать классическим узлом, а не застегивать, как сопливчик на шее.
Так что после отпуска вернулся я в Гаджиево подготовленный и снабженный всем необходимым атрибутами для создания «мундира мечты». Парадный мундир у меня, естественно, имелся. Еще лейтенантский. Новенький и нетронутый. Разве что пару раз надевал на какие-то добровольно-принудительные мероприятия. И к счастью, живот за прошедшие годы у меня не вырос, оттого сидел он на мне великолепно. Но для моих целей он уже не годился. Нужен был подход к военторговскому ателье, обшивавшему офицеров по нарядам. В ближайшие годы мне такой наряд не светил, но выручило знакомство с одним старшим мичманом из гарнизонной вещевой службы. Первый год службы я жил в доме N 63, напротив дома N 57, в котором эта самая служба и располагалась. Ну и как-то раз случайно поучаствовал в пьянке с офицерами тыла, куда забрел и этот мичман, с которым с тех пор у меня установились очень хорошие отношения. Он и свел меня с женщиной, одним из мастеров этого ателье. Сначала она не очень хотела заниматься индивидуальным пошивом вне рамок ателье, но когда я выложил рулон сукна на стол, впечатлилась его старорежимным качеством и сразу поменяла свое мнение. В итоге сговорились на том, что шьет она мне форму бесплатно, но за это берет отрез еще на один комплект формы для своего мужа. Я согласился, и уже через три недели и две примерки забрал у нее из дома идеально сидящий на мне комплект из брюк и мундира уже с моими пуговицами и нашитыми галунами на рукавах. Я хотел еще и жилетку, но увы, на нее материала уже не хватило. Далее вечерами я неспешно украшал мундир заготовленной фурнитурой. Более всего пришлось потрудиться над погонами, для которых подошли только третьи вставки, вырезанные мной из очень твердого пластика, найденного на корабле, после чего погоны стали идеально прямые и, как мне казалось, могли предохранять плечи от удара тупого меча. То, что руку высоко поднять стало проблематично, меня волновало не сильно. Военные торжества были нечасты, так что неудобство было вполне терпимым и скрашивалось строгой красотой идеально ровных погон. Так что к моменту, когда мне озвучили приказ о присвоении мне воинского звания капитан-лейтенант, у меня в шкафу уже висел идеальный «дембельский» мундир, который по моему разумению вряд ли пришлось бы надевать в ближайшее обозримое время.
Шла осень 1991 года. Уже отшумели августовские события в Москве. Уже начался парад «суверенитетов», уже понеслись непонятные реформы в военной структуре, были устранены все военно-политические органы, и бывшие замполиты пребывали в удивленном изумлении, пока еще не понимая, что их ждет в будущем. И над всей территории страны бурлила грязевым вулканом политическая суета. Где-то в конце ноября в гарнизон пожаловал свежеиспеченный глава администрации Мурманской области. Командование, настороженно взиравшее на бурные перемены, решило встретить комиссара новой власти торжественно и с почтением, для чего от всех экипажей была дана команда выделить энное количество офицеров и мичманов в Дом офицеров. И обязательно в парадной форме, при наградах, слава богу, без кортиков, видимо, чтобы ослепить вестника перемен всем своим военным антуражем. Личного состава у меня не было, на вахте в этот день я не стоял и не заступал, и ожидаемо оказался в «списке приглашенных» в Дом офицеров. С утра, накинув белоснежную сорочку с запонками, затянув на шее галстук классическим узлом и закрепив его заколкой с ювелирно выпиленным силуэтом БДРа, я облачился в свой парадный мундир, предварительно начистив пуговицы. На мундире кроме неуставного белого «поплавка» с шильдиком «СВВМИУ», скромно висели две юбилейных медали. «70 лет Вооруженным силам СССР» и «песочная», за десять лет безупречной службы. Последнюю, еще летом, мне с удивлением выдал командир, месяца за два до присвоения нового звания, не зная, что в училище я пришел со срочной службы. Постоял, порадовался этой неземной флотской красоте в зеркале и отправился в Дом офицеров.
Народа в ДОФ нагнали вагон и маленькую тележку. Притащили даже сухопутных ракетчиков, державшихся особняком и тоже не понимавших, для чего они здесь. Глава администрации запаздывал и народ слонялся по холлам и в фойе, курил, трепался обо всем и ни о чем в ожидании начала представления. Тут же присутствовала большая группа начальников, от командующего флотилии до всех командиров дивизий и их заместителей, кстати, прибывших все как один, в повседневной форме.
И вот тут нелегкая и вынесла меня во всем моем недозрелом великолепии прямо на начальника штаба нашей дивизии, который всего пару недель назад выходил с нами в море и с которым неоднократно приходилось сталкиваться в кают-компании и курилке. Капитан 1 ранга Боков походя мазанул по мне взглядом, и видимо, зацепился за молоточки на погонах. Остановился. Повернулся. Внимательнее осмотрел меня, упакованного в «дембельский» мундир.
- Железнодорожник?
Откровенно говоря, я растерялся.
- Никак нет, товарищ капитан 1 ранга... а...
- Путеец, значит... На каком локомотиве катаетесь?
Я уже понял, о чем идет речь, но скромная гордость корабельного инженер-механика и вполне оправданные опасения получить по шапке гораздо больше ожидаемого заставило меня молчать и тупо смотреть куда-то выше глаз начальника в то место на лбу, где индийские женщины рисуют точку. А начальник штаба, видимо выудив из глубин памяти мою фамилию, продолжил.
- А почему без аксельбанта, товарищ машинист? Вот, бл...я думал, что только штурмана словно павлины украшаются, а ты, Белов, и их перещеголял... Весь расшитый как гусар перед светской случкой. Ваши кувалды уже лет десять назад отменили... Ты тогда еще бескозырку, наверное, носил...
Я стоял и обтекал. А начальник штаба, поупражнявшись в изящной словесности еще несколько минут, посмотрел по сторонам, еще раз с кривоватой ухмылкой оглядел меня с ног до головы и отдал четкую команду.
- Товарищ капитан-лейтенант, чтобы через три минуты глаза мои тебя здесь не видели. Слесарный инструмент с погон снять! Доложишь командиру о сделанных мной замечаниях и их устранении! Павлин, бля... Бегом отсюда! Не дай бог на глаза командующего выплывешь, обстрогает до костей всех...
Команду начальника я выполнил быстро, почти стремительно и главное, с удовольствием. В обед на построении доложился командиру, который отреагировал на удивление демократично, лишь ласково обматеря меня один на один, и даже не поинтересовавшись, выдернул ли я из погон инженерные знаки.
Больше свою «дембельскую» парадку мне надевать не довелось. Через месяц не стало Советского Союза. А с ним ушли в прошлое многие правила и законы, до этого казавшиеся нерушимыми и вечными. А еще через четыре года мне присвоили звание капитана 3 ранга, до которого я и не рассчитывал дослужиться, и свой щегольской парадный мундир я с чистой совестью подарил соседу по подъезду, старшему лейтенанту, на которого он сел как родной. Новую парадную форму старшего офицера я уже не стал создавать, а когда еще через несколько лет уволился в запас, в военкомате с огромным удивлением узнал, что каким-то воистину фантастическим образом стал уже капитаном 2 ранга, что, впрочем, никак не отразилось на размере моей пенсии...
.