И вот мы с Серёгой уже карабкаемся в гору вдогонку за нашей ротой.
Догонять, это офигеть какое неприятное дело. Ты вхерачиваешь по сыпучке, а она выскальзывает из-под рук и из-под ног. Ты буксуешь, дыхание моментально сбилось, пот течёт как будто ты и не умывался полчаса назад. Глянешь вверх, а расстояние не сократилось, кажется, что даже увеличилось. Правильно говорил Хайретдинов старинную татарскую пословицу : СИЯРГЭ ДИП КАЛСАН , АСТЫНА ТЫСКАНЧЫ КУЫП ТОТА АЛМАССЫН отстанешь посцать, до усрачки потом догонять будешь.
И вот мы с Кандером усераемся. Гребём долбанную сыпучку, падаем на животы, вокруг нас облако раскалённой пали, дыхание свистит, как реактивный двигатель… Остановиться бы, отдышаться, но рота очень далеко впереди нас. Как они могли нас оставить? Такое ощущение, что Рогачев послал нас в дозор и рота тут же снялась с места и пошла на подъём. Сколько мы пробыли в саду? Да всего пару анекдотов рассказали. Бля, а как они прошли мимо наших вещмешков? Ни у кого не возникло вопросов чьё это валяется военное имущество?
Какой-то винегрет из вопросов и ни одного ответа. И, чтобы догнать роту, нам надо двигаться с большей скоростью, чем движутся они. А это, как бы так сказать, не понятно за счёт каких ресурсов должна быть выполнена такая задача. То есть либо мы будем двигаться без передышек, либо мы должны развить большую скорость. А как развить большую скорость, если на тебе висит такой же вещмешок, как и на каждом из них и при этом пацаны не на прогулке. Они тоже упираются и куда-то несутся, как умалишенные. Остаётся только двигаться без передышек.
Да, как-то, собственно передышек не очень-то и хочется делать. Раз мы присели на валунах, чтобы хоть немного отдышаться, глянули вниз… ё-кэ-лэ-мэ-нэ! Под нами кашлак, по которому парами разгуливают духи с автоматами, над кишлаком сыпучка, на сыпучке мы. Вдвоём. Спрятаться негде. Духи нас могут видеть, мы их нет. Да нам просто пиздец. Если хоть один дух нас увидит, то нам пиздец.
В такой ситуации сидеть и восстанавливать дыхание как-то не очень получается. Потому что мотор подпрыгивает к самому горлу и жопа подталкивает не сидеть на ней, а ворочать педалями. И вот мы ворочали педалями, падали, задыхались, поднимались и снова падали. Ну как же наши могли нас забыть???
Я думал, что когда догоним роту, я подойду к Рогачеву, скажу ему про двух духов, скажу что они нас оставили, скажу ещё много всяких разных вещей. Но ничего этого я не сказал. Для начала, роту мы догнали почти через час. И только тогда, когда кончилась сыпучка и рота вышла на более или менее ровную поверхность покатой горки. Я шел вдоль ротной, колонны, хрипел лёгкими и шатался от нехватки воздуха. Пацаны почему-то стояли на ногах, а не сидели как положено на привале. Впереди, там куда я шел, происходило что-то необычное. Когда я подошел к Рогачёву, то я понял, что именно там происходило.
На тропе на четвереньках стоял Володя Ульянов. Он тихонечко скулил и повторял «Я больше не могу! Я больше не могу». Я помню Вовку ещё с Термеза. Мы бежали кросс 3 километра. В шинелях, с оружием. Патронов в Союзе нам, конечно же не давали, гранат и мин тоже не давали. Но Вовка всё равно во время кросса умудрился «умереть». Он бежал, шатался, закатывал глаза. Я снял с его плеча такой же РПК, как у меня, повесил на своё плечо. Вовка ниже меня ростом, щупленький, шейка тоненькая, черты лица мелкие, мускулатуры нету, кожа дряблая, он вообще всем своим внешним видом напоминал маленькую добрую старушку. Я тогда забрал у него пулемёт. А когда мы добежали до финиша, кто-то из узбеков громко сказал слово «Су». Он просил воды. Наш взводный летёха решил, что узбеки его обозвали сукой. Он разорался. Матюгался перед строем, кричал, что всех оттырит и замучает за хамство и дедовщину. А тут ещё я стою с двумя пулемётами на плече. Летёха давай материться, что припахали во время кросса молодого, я ему грю «я сам взял». А он орёт «все вы так говорите, вас деды зашугали». И когда он спросил «чей, сука, бля, пулемёт» и Вовка сказал «мой», летёха ажно поперхнулся. Потому что Вовка маленький, плюгавенький, с совершенно зелёной рожей и рядом с ним стою я – на полторы башки выше, морда красная, хоть прикуривай. И совершенно понятно, что такого «дедульку» я бы раз плюнул, тот бы захлебнулся.
И вот этот Вовка, студент Ленинградского института Киноинженеров, стоит на карачках и тихонечко скулит.
- Вставай, солдат! – Рогачёв с размаху дал Вовке смачного подсрачника. Из полусапожка Рогачёва и Вовкиных штанов пошла пыль. Если бы Рогачёв пинал Ульянова как положено, то Вовка конкретно зарылся бы рожей в тропу. Но он не зарылся. Просто пошла пыль от штанов. Шлепок был звучный, эффектный, но это не было избиение. Это был «волшебный начальственный пендель». И судя по тому, что происходило вокруг, этот пендель был очень даже не первый. И, скорее всего не второй, а как минимум десятый или даже пятнадцатый. Потому что он выработал уже свой ресурс, растратил всё своё волшебство и больше не являлся эффективным действующим средством.
В результате с Вовки был снят его вещмешок и всё содержимое вещмешка Рогачёв делил между солдатами Вовкиного взвода. То есть нашего с Вовкой второго взвода. Есть такой негласный закон: если «умер» солдат, то его выносит егоный взвод. Я знал об этом законе, поэтому протянул руку и попытался забрать Вовкин пулемёт. Как в детстве, как в Термезе. На это моё действие Рогачёв просто взорвался потоком брани и бурей эмоций. Он орал, шлёпал по Вовкиной заднице подсрачники, махал перед моим лицом руками, тряс тут и там своим автоматом… Всё это обозначало мысль о том, что солдат, который выпустит в горах из рук оружие, то это не солдат, а самое последнее вонючее чмо. Короче, я всё понял и вернул Вовке его пулемёт. И тут Рогачев вывернул из Вовкиного вещмешка большой тюбик зубной пасты и огромный кусок мыла. Снова начались поджопники, мат и потряхивание стволом автомата перед носом. Рогачёв читал краткий экскурс о том, что следует брать с собой на выход в горы, а чего брать не следует.
- Ты бы, сцука, рояль ещё с собой в горы взял!
В этот момент ему не хватало только меня с моим замечанием о том, что нас с Кандрашиним бросили в кишлаке, что там уже в полный рост разгуливают вооруженные духи… Я не знаю, что именно в поведении Рогачёва остановило меня в моём желании рассказать всё это. Но что-то всё же, определённо, подсказывало мне, что лучше бы мне передумать. И я передумал. И ещё я подумал, что вот, блин, догнал роту. Чуть живой, задолбанный и вместо того, чтобы перевести дух, получить ответы на вопросы, классно бы ещё и извинения за то, что нас тупо просто бросили… я получил несколько пачек патронов и пару гранат из Вовкиного вещмешка. Вот уж поистине, держись от начальства подальше. Лучше бы я сделал пять дополнительных привалов.
Отпизженный командирскими подсрачниками Ульянов встал. Он плакал, как маленький ребёнок, но встал. Без вещмешка, с пулемётом затопал, пошатываясь и поскуливая, поднимая к небу сморщенный от гримасы горести подбородок.
- Убейте меня, лучше убейте. Я больше не могу. – Тихонечко приговаривал сам себе в такт неуверенным шагам.
Покатая горка, на которой мы догнали роту очень быстро перешла в ступеньки террас, засаженных молодым абрикосовым садом. Листва молодых абрикосов не создавала плотной густой тени, но сбивала жарищу конкретно. Под деревьями земля
была покрыта сочной зелёной тропой. Рогачев скомандовал привал. Солдаты влезали на террасу сада, расползались под деревца и валились на траву, как скошенные снопы. Я тоже шлёпнулся на траву, побыструхе отдышался, вылез из лямок вещмешка, пошел искать Кондрашина. Немного послонялся по саду, нашел. Серёга лежал под молодым деревцем, надвинув себе на брови панаму.
- Ну что? Что твой взводный говорит? – Я остановился над Серёгой. – Были с нами царандойцы?
- Какие, впизду, царандойцы! – Серёга двумя пальцами приподнял панаму над бровями. – Не было нихрена царандойцев. Духи махровые это были. Наши в горы подались, а духи пошли себе спокойно шароёбиться.
- Заебись мы кишлак прочесали.
- Ну. Два дня херачим, как в жопу раненые. Кому, нахер, такая проческа нужна?
- Надо было хоть этих двоих въебать.
- Вот бы ты их классно въебал! А там с такой прочёской набежало бы на выстрелы ещё полкишлака. И наши ещё с горы по нам добавили бы. Скажи спасибо, что докладывать побежали. А так духи бы уже нас выпотрошили и отрезанными бошками в футбол на второй тайм бы уже пошли.
Минут двадцать отдохнули. Потом рота поднялась и пошла наверх. За хилым садиком начинался подъём, который вскоре закруглился и вывел роту на обширное, совершенно ровное плато, превращенное в хлебное поле. Кое-где поле пересекали каменные заборы. Рота двигалась по спелому желтому хлебу в колонну по одному и протаптывала широкую тропу. Метров через 500 подошли к глинобитному дому, похожему на маленькую крепость. Снаружи дом весь был увит виноградной лозой, увешанной спелыми гроздями винограда. На крыше этого сказочного дома-крепости стоял на треноге крупнокалиберный пулемёт ДШК и вокруг пулемёта сидели весёлые царандойцы. Они скалались в белозубых улыбках, махали руками, кричали «Друг! Рафик! Карачё!» и показывали вверх большие пальцы.
Мы отошли от дома метров на 300 и снова наткнулись на царандойцев. Эти шли в колонну по одному и так же, как и мы, протаптывали широкую тропу в спелой пшенице. На плечах царандойцы несли автоматы АКМ. Они держали автомат одной рукой за ствол и несли его на плече, как дубинку. У некоторых царандойцев поперёк туловища висели старинные ручные пулемёты Дегтярёва РПД и ДП-27. Рогачева больше всего восхитил ДП-27. Он обернулся ко мне на ходу:
- Смотри, видишь царандоец тянет ручник с круглым диском? У них пулемёт дают только тем, кто отличился в бою. А у нас ёбаный Ульянов ходит с пулемётом.
Я ничего не успел ответить. Ротой теперь командовал Замполит. Хорошо поставленным громким командирским голосом он заорал: - «Рота садись, привал! Командиры взводов ко мне БЕГОМ МАРШ!»
- А ёб твою мать! Блять, нашел себе мальчиков «бегом марш»! – Рогачев сбросил с себя в пшеницу вещмешок. Вместе с рацией. Стал дёргать, чтобы отцепить рацию от вещмешка. Что-то треснуло, рация отцепилась, Рогачёв чуть не пизданулся на сраку.
- Ну ёб же ж его мать! Ну одно слово – замполит. – Рогачев повесил рацию себе на шею и, шевеля затёкшими от вещмешка плечами, почапал в сторону Замполита.
Бойцы повалились в хлеб. Слеганца отдышались, стали вытаскивать сигареты и закуривать.
- Духи, духи! – По цепи пронеслось, как порыв весеннего ветра над прудом. Из одного конца в другой и тут же обратно. - Вон дух из дувала в горы уходит!
Я встал на одно колено, подхватил пулемёт и изготовился для стрельбы с колена. Поле, на котором мы сидели, упиралось в кишлак. За самым дальним дувалом, в конце кишлака, по тропе в горы поднималась человеческая фигура. На плечах человек нёс большей квадратный груз, скорее всего большей ящик или сундук. Шел он быстро, не останавливался. Тропа становилась всё круче, но человек пёр и пёр без остановок. Он явно хотел улизнуть в горы до нашего появления в кишлаке.
Дистанция была большая. Поэтому я поставил пулемёт на сошки в пшеницу и подозвал к себе Петю Носкевича, вооруженного снайперской винтовкой.
- Петя, дай-ка винтовку, гляну что там за перец. – В оптику с четырёхкратным увеличением было видно, что по горной тропе в горы уходит мужчина. – Мужик, с ящиком на плечах. – сказал я для Пети.
- И что он несёт в том ящике ?
- Финики, блять. На финикоразвесочную фабрику. У них вон за тем хребтом, точно финикоразвесочная фабрика. – Я оторвался от оптики, выставил прицел на 800, проверил поправки на ветер и снова изготовился для стрельбы с колена. – Петя сколько до него метров ?
- Хер знает. Может километр, может меньше. – Петя присел в пшенице возле моего пулемёта.
Я навёл галочку прицела в середину корпуса духа. «Без команды не стрелять! Без команды не стрелять!» - всплыли в голове слова Рязанова. «Никогда и ни при каких обстоятельствах не стрелять без команды». А может это не дух? Я оторвался от прицела и стал крутить башкой чтобы разглядеть Рогачёва и спросить разрешение на открытие огня. Рогачева нигде не было. Никого из офицеров видно не было. Все слиняли к Замполиту. Вот досада! Как только надо вытворить какую-нибудь херню, так командир тут как тут, и больно наказывает за проступок. А как дать команду на открытие огня, так нет командира. А дух уходит! Я снова прильнул к оптическому прицелу и подвёл галочку в средину корпуса духа. Дух шел в гору быстрым шагом без остановок для передышки.
- Во даёт ! Петя, смотри как упирается. Похоже, что он очень не хочет сказать нам «Салам алейкум».
- Он щас уйдёт. Щас дойдёт по тропе до скал и свалит. Там ты в него хер попадёшь.
- Петя, а ты сам выстрелить не хочешь? – Я снова оторвался от прицела. Поглядел вокруг. Наша рота сидит в делянке чистого поля. С правого фланга возвышается горная гряда. Если там засели духи, то наша рота у них как на ладони. Сейчас я грохну в этого духа, попаду или не попаду не знаю, дистанция слишком большая. А духи могут лупануть нам в ответ. И тогда нашей роте достанется, потому что мы в самом низу. А Девятая рота по горам ещё наверняка не вышла на наш уровень. По горам идти тяжело. Это не по полю прогуливаться. Поэтому духи имеют возможность дать нам нормальных пиздюлей и до подхода девятой роты спокойно свалить за хребет. Может они не стреляют именно пока этот мудак не свалил в безопасное место.
- Ну что, Петя? Попадёшь в духа?
- Ты командир отделения, ты и стреляй.
В третий раз я прижался потной рожей к оптическому прицелу. Уходит дух. Уходит. В третий раз подвёл галочку в его корпус. Снял винтовку с предохранителя, положил палец на спусковой крючок. «А что мне сделают, если выстрелю? Хер они чё мне могут сделать». Но выстрелить всё никак не решался. Где же Рогачев? Блять как, сцука заебись, когда с нами те, кто думает за нас. А дух с ящиком на плечах всё приближался и приближался к спасительным для него скалам. Я покрутил башкой в поисках хоть кого-нибудь, кто даст команду на открытие огня. Хоть какого-нибудь бы командира, хоть не самого главного!
- Эргеш! – Я увидел сидящего в хлебе Джуманазарова. – Дух уходит! Я выстрелю?
- Я нэ гаварыль. – Эргеш сделал спокойное лицо и отвернулся.
И чё теперь делать? Я снова навёл галочку в корпус духа. Мне не было его жалко. Это его кишлак, это его горы, это его страна. А я целюсь в него, в живого (пока ещё) человека и больше всего переживаю за то, чтобы не промахнуться. Если я промажу, а духи лупанут в ответ и попадут в кого-нибудь из наших, это будет очень плохо. Только это меня беспокоит.
Пока я выцеливал духа, пока терзался сомнениями, дух с ящиком дошел до скал и, так и не сделав ни одной остановки, исчез из поля зрения под защитой больших, корявых тёмно-коричневых нагромождений булыжников. Я вернул винтовку Пете, вытащил сигаретину, закурил. Третий дух ушел. За сегодня. За один день операции ушло три душмана. Что ж за день-то сегодня такой?
