После того, как мы слопали непроваренного резинового козла, после моей выходки с взрывпакетом, в наряд по роте заступил сержант Женька Андреев. Дежурным, естественно. А мы же не забыли, что он у нас в роте самый офигенный медицинщик. То есть, санитарный инструктор. Так официально называется его должность.

       С утреца я с полотенцем на плече выбрался из ослятника. Задумал пойти на речку Гуват, чтобы принять омовение вместе с аскезой. Вода в речке такая ледяная, что буду, как тот стоик визжать, но мыться. Сделал я несколько шагов по внутреннему дворику, упёрся в Женьку. В санинструктора.
- Слышь, Димон? Ты же химик?
- А чё надо? Из сухого спирта сделать мокрый?
       Это старинная солдатская мечта – сделать «мокрый спирт». Нам в сухпайках часто выдают прессованные таблетки сухого горючего. В просторечии эти таблетки называют «сухой спирт». На самом деле это тримеризованный альдегид. Представляете, что будет, если я в армии попытаюсь объяснить разницу между спиртами и альдегидами? Например, Бахраму. Я способен изложить суть материала. Это будет почти не долго. Однако, Бахрам не дослушает. Это уже было, это я уже проходил. Поскольку Бахрам один из самых «заводных» дембелей нашей роты, поскольку он всегда всему заводила, ему до всего есть дело, то именно он первым задал мне такой вопрос. Он подошел ко мне с котелком воды в которой было утоплено несколько таблеток «сухого спирта». Спросил – химик ли я. Я заржал внутри себя, как стадо жеребцов. Потому что понял суть проблемы, которую Бахрам пытается решить. Однако, ржать в лицо Бахраму я не стал. Потому что уважаю его. Я не разделяю его взглядов на неуставные взаимоотношения. Я не буду соблюдать так называемые «дедовские традиции». Но, я не боюсь Бахрама. Не боюсь, что он на меня нападёт. Он не нападёт после нашего с ним «махача» в Термезе. А если нападёт, то не одолеет меня. Поэтому я его не боюсь. Я его просто уважаю. После госпиталя, после того как я посмотрел на трусливых «дембелей», которые возились с чужим поносом, чтобы спрятаться от войны. После этого я зауважал дембелей из моей роты. Воюют пацаны. Не умеют нихрена точно так же, как я, однако, берут автомат и шагают в горы. Вот это настоящие старослужащие солдаты, вот это пример для молодёжи. Уважаю. Поэтому на очень смешное предложение насчёт сделать мокрый спирт из сухого, я ответил самыми вежливыми, самыми простыми словами, которые только смог подобрать в своей башке. Я сказал: - «Нет, Бахрам, не могу. Реактивы надо, колба надо». Я не стал ржать. Не стал ржать даже после того, как Бахрам спросил: - «Какой рэактыв тэбэ нада?» Вместо ржаки я вежливо ответил: - «Ощ-щ-щень дорогой. За такой дэнги много мокрий спирт купишь».
       Сегодня со мной разговаривает не Бахрам. Сегодня со мной разговаривает Женька. Во-первых, он младше меня по призыву, то есть он не дембель, он не обидится, если я немножко его подъегорю. Во-вторых, он мой друган. Он простит, если что. Поэтому перед Женькой я сейчас буду придуриваться.
- Тебе мокрого спирта захотелось?
- Нет. Просто из арыка мочой воняет. Я думаю дать задание дневальным, чтобы чем-то там посыпать, обработать. Знаешь какое-нибудь средство, шоб запах аммиака уничтожить?
- Знаю.
- Какое?
- ЛПО-50.
- А чё это за средство?
- Какая хер тебе разница? Иди к старшине, попроси, чтобы выдал.
- А-а-а-а, ну хорошо.
       Женька пошагал в офицерскую комнату нашего ослятника. А я попытался возобновить попытку сходить на речку, чтобы искупаться. Однако, передо мной возник наш офигенно хитрожопый Бендер по фамилии Олег Герасимович.
- Слышь, Димон! – Бендер сунул мне под нос блестящие электронные часы на блестящем браслете из нержавейки.
- Во, гляди! Пока ты здесь вошкаешься, я часы нашел. Шел из чипка в роту и нашел на тропе.

- Фигасе! Это ж я потерял!
- Ага, ты потерял! У тебя с роду таких не было! Это надо быть водителем или старшим стрелком, чтобы продать в дукане пол роты и купить себе такие часики!
       Герасимович взялся рукой за лестницу, полез к себе в каптёрку. На второй этаж. Я попёрся за ним.
       В каптёрке Герасимович нажимал на кнопочки, радовался как поют все 7 мелодий. С восхищением читал слово «Монтана», написанное латиницей над циферблатом. Потом грустно вздохнул и выдал печальную мысль. Как некролог, как приговор часикам.
- Я их проебу.
- То есть? Ты умеешь моделировать будущее? Или умеешь его формировать?
- Нет. То есть, да. Я пойду, поебусь за них.
       Бля-а-а-а-а… подумалось внутри меня. Во-первых, совершенно идиотское желание. Е…ься ты будешь хотеть и завтра, и после завтра, и потом ещё много раз. А часы всего одни. Это не решение проблемы.
       Во-вторых, это - идиотское представление о женщинах и о женском достоинстве. Ну, как же так можно – е…ься за часы с первым попавшимся солдатиком?
       В-третьих, мне вспомнился плакат из студенческой поликлиники № 33: «Советский человек удовлетворяет влечение полового инстинкта в рамках брака!»
       Как-то всё у этого Герасимовича просто и в то же времени не по-человечески. Ну, как можно подойти к советской женщине, у которой с самого первого дня Великой Октябрьской Социалистической Революции началась эмансипация и национальная гордость Великороссов? Как можно ей сказать «дай за часы»? Или прямо матом ей выпалить «дай п…ься за часы»? Бля, бред какой-то.
       Я мог ещё долго тупить и представлять себе в каких словесных оборотах предложить славной советской женщине совершить половой акт из корыстных побуждений. Но, во внутреннем дворике дневальный громко подал команду «Рота, строиться на завтрак!»
       «Надо же успеть сделать тирлим-бом-бом!» - подумал я и выпрыгнул за дверь каптёрки.
       Вместо того, чтобы бегом бежать к речке Гуват, я второй раз за утро упёрся в Дежурного по роте. В Женьку Андреева. На этот раз Женька был возмущен и разъярён:
- Идиот! – Женька орал, как потерпевший бабуин и махал на меня руками. От возмущения.
       Пацаны, которые вышли строиться, с удовольствием стали рассматривать нашу с Женей сцену.
- Химик сраный! Я к нему, как к человеку! А он!!! – Женя остановился передо мной. Делал перед моим лицом жесты, которые должны были изображать от кого к кому переходит право слова. Если бы ему в этот момент одеть на руки куклы-перчатки, то Гомер перевернулся бы в гробу от зависти к этому таланту.
- Захожу же к старшине! В канцелярию. А там, ты понял! Там Ротный сидит. Я старшине: - «Тарищ прапорщик, выдайте мне ЛПО-50». Сташина, такой: - «Нету у меня». А Рязанов же уши навострил: - «Андреев, зачем тебе ЛПО-50?» А я, ты видал, без задней мысли: - «Хочу запах аммиака в арыке убрать». А Рязанов как вскинется: - «Ты что, Андреев! Ты с ума сошел! Ты мне всю роту спалишь! Ты хоть знаешь, что такое ЛПО-50?» - Женка взмахнул руками перед моим лицом, сделал жест, как будто бы собирается порвать у себя на груди тельняшку:
- А я с хера ли знаю? Я спросил, как у человека! А ты, химик сраный, тоже мне, друг называется! А это, сцука, Лёгкий, нахер, Пехотный бля Огнемёт с радиусом разлёта огненной струи на 50 метров!!!
       Пацаны во внутреннем дворике заржали. Я приложил обе свои ладони к своей груди, там, где должно быть сердце у человека, истошным голосом заорал:
- Женя, пр-р-рости! Я шутыть хатэль!
       Пацаны заржали ещё одним «залпом».
       Женька махнул на меня рукой, обозвал придурком и ушел. Я вприпрыжку побежал на речку Гуват. Надо успеть умыться перед завтраком.
       Прошло часа три. Обыкновенной армейской возни и никчемных мелочей. Я умылся, сходил с ротой на завтрак, после завтрака что-то получал, потом кому-то выдавал. В какой-то ничего не значащей возне провёл три незаметных часа. По прошествии этих трёх часов я стал свидетелем чудесного ЧУДА!!!
       В расположение нашей роты неспешно, с отрешенным выражением лица, вплыла ВСЕЛЕНСКАЯ РАДОСТЬ в своём материальном воплощении. Такое ощущение, что эта РАДОСТЬ начала излучать золотистый свет, ещё не доходя десяти метров до угла. Лучи от этой РАДОСТИ преломлялись, загибались за угол и освещали нас золотистым светом, давая возможность немного прикоснуться к вселенскому СЧАСТЬЮ и УМИРОТВОРЕНИЮ.
       Это через три часа, после расставания со мной, в расположение роты вернулся Герасимович. Он сиял. Он парил на невидимых крыльях. Он, как бестелесный херувим, проплыл между солдат, разинувших от удивления рты, осветил их нетленным СИЯНИЕМ и торжественно воспарил по лестнице в свою каптёрку.
- Бац! – Хлопнула за спиной Герасимовича дверь каптёрки, с размаху припечатанная к косяку ржавой пружиной.
       Это было немыслимо. Я бросился на лестницу, в пять прыжков достиг двери на пружине.
- Бац! – Хлопнула за моей спиной та же дверь.
- Ну! Ну? Неужели??? Давай, колись! – Я подскочил к Олегу, который уже успел привалиться на свою заправленную койку. Казалось, что он растёкся по койке, как сладкий мёд.
- М-м-м-м-м-м… - Олег томно промычал и закатил глаза.
       Нет же, он не пьян! Нет, нет и ещё раз НЕТ! Когда Олег пьян или курнул, то он начинает глубокомысленно делить всё, происходящее в мире, на «значительно» и «не значительно». Например, звёзды, это значительно. А старшина, это не значительно. Солнце – значительно. В подпитии или под кумаром он начинает занудно философствовать почему одно значительно, а другое не значительно. Нет, нет, нет, он не пьян! И не курнул! Что, в самом деле? Да ну нафиг!
- Что, в самом деле? Да ну нафиг! - Я выкрикнул вслух мои догадки. – Кто она?
- М-м-м-м-м-м… - Олег выкатил глаза из закаченного состояния.
- Библиотекарша…
       Уй! В животе у меня что-то ёкнуло, в желудке буркнуло. Вся Руха знает, что библиотекаршу… тс-с-с-с-с! Я ничего не видел, ничего не слышал, ничего не знаю. Поэтому я тихонечко сдрыснул из каптёрки во дворик и принялся изо всех сил шкарябать себе правой рукой затылок. Мысли просто не влезали в черепно-мозговую ёмкость. Они кипели, пучились, вздымались на дыбы. Они угрожали разрушить мощным взрывом не только мозг, но ещё и пол организма в придачу.
       Я вырос в военном городке. Вокруг меня всё моё детство были офицеры и их семьи. Если в наш детский садик заходил майор, то значит это за Игорем Мироненко пришел его папа. Если в садик заходил капитан, то это либо за Серёжкой Громовым, либо за мной. Я вырос среди военных. Я привык к тому, что военные – это хорошо образованные, культурные люди. Всё моё детство меня воспитывали, учили в школе, выращивали, рассказывали мне про Чехова, Герцена и про русскую литературу. Казалось бы, когда меня призовут в армию, то я снова окажусь среди военных. Можно было бы дальше предположить про Чехова, Герцена и про русскую литературу. По-моему, это логично.
       Однако, я в очередной раз ошибся. В очередной раз я стоял, чесал от досады себе макушку и никак не мог принять близко к сердцу очередной натюрморт войны. В 19 юношеских лет я в очередной раз оказался не готов. Раньше я обнаружил что до сих пор не готов мочить шакалов. Потом я обнаружил, что я не готов быть командиром. Теперь я оказался не готов воспринять скотские взаимоотношения между полами.
       Как, скажите, КА-А-АК нашему ненаглядному Бендеру-Герасимовичу было не противно пойти с часами наперевес и ещё с чем-то наперевес? Что он чувствовал в своей голове?
       А он чувствовал себя замечательно! Четыре дня об Герасимовича можно было лечить мелке порезы, утолять зубную боль, и зарубцовывать лёгкие формы гастрита. Он светился. Он излучал Вселенскую Любовь.
      Так что, на войне нормальный пацан, у которого есть часы «Монтана», выдающееся вперёд здоровье и голова на плечах, этот пацан совратит и затянет в койку бабу Кэпа. 

       Рассказывает Блинковский Дмитрий Антонович мл.с-нт, наводчик 3 горнострелковый батальон 177 мсп:

- Все два года службы в Афгане я с гор не слезал практически. Если слезал, то не далеко и не на долго. Один раз, когда я был еще в полку, я попал в наряд в офицерскую столовую. И, о чудо!!! Там, в офицерской столовой, была официантка. Красивая, стройная, молодая девчонка, немногим, наверное, старше нас. Она была весела, добродушна, шутила, слегка флиртовала с нами. В общем, за день пребывания на кухне, она влюбила в себя весь наряд. А вечером она поставила нам задачу - уборка, мытье посуды и прочее. И сказала: -"Работайте, пацаны, а я пошла на "бляж". Мы удивились такому необычному слову. А она начала нам объяснять, что существуют «пляж» и «бляж». На пляже раздеваются, загорают и купаются. А на "бляже" раздеваются и совокупляются. Чем больше она объясняла, тем развязнее она становилась. От её речей в моих глазах очень сильно померк ореол ее очарования, неповторимости, неземной красоты и добродетели. Лучше бы она промолчала.
       Конечно же, от ее тела на тот момент, я бы не отказался. Да кто ж даст «душаре», да еще и без часов (ха-ха-ха)!!! Но, я тогда расстроился, не из-за даст не даст. Мне было хреново: война, я – «душара», у меня впереди неизвестность. А тут, вроде, лучик солнца блеснул! Вроде бы светлое что-то в жизни призрачно змаячило. А вот и нет!!! Ты ошибся, «душара». Это не лучик, это - та же грязь войны.