В начале декабря в Рухе восход солнца повадился вылезать из-за горного массива Санги-Даулатхан через полчаса после армейского подъёма. Дневальный, как потерпевший, орёт в темноте «Рота, подъём!», а Восходу на это наплевать. Он не реагирует. Спит вместе с ленивым солнцем за фиолетовым хребтом. Только ты один ворочаешься на нарах в 6 утра. В ослятнике. В кромешной тьме. Думаешь внутри себя с обидой и тоской: - «За что мне это всё»? 

       Самое неприятное - это вылезать из-под одеяла в темноте. Организм ещё не проснулся, он думает, что до сих пор продолжается ночь. Ты усилием воли и сгустком нервов заставляешь свой организм выбраться из-под одеяла. Как слепой котёнок тыкаешься в одинаковые армейские сапоги, оставленные солдатами возле нар. Которые из них твои? Как их распознать в темноте, скажите пожалуйста? Они же все одинаковые.
       После пальпирования сапог в темноте ты лезешь к вешалке, чтобы взять сержантский бушлат. Лезешь, как медведь по буераку. Под ноги в темноте подворачиваются то чьи-то сапоги, то солдатские котелки. Крысы ночью шурудили по полке с котелками в поисках воды и съестного. Крутили своими толстыми раскормленными жопами, сбрасывали пустые котелки на пол. Теперь ты, как канатоходец, расставил руки в разные стороны, пробираешься во тьме к вешалке с бушлатами. Хватаешься за стенку, как застенчивый пьяница. Паскудство редкостное! Почему солнце не слушает команду «Рота подъём»? Почему не выползает на небосклон вместе с солдатами, которые выползают из-под одеял? Или команды армейского распорядка его не касаются?
       Кое-как в темноте отыскиваешь свой бушлат, мыло-пасту-щётку. Водные процедуры ты будешь проводить в такой же угрюмой темноте. Чтобы сделать себе купы-купы, надо как-то дойти до берега речки Гуват. Хоть бы подсветили проход через камни. Ноги можно переломать в таких условиях.
       Ленивое, блёклое зимнее солнце вылезет своим прищуренным глазом из-за фиолетового хребта лишь тогда, когда ты будешь заглатывать внутрь себя завтрак с «какавой» и белым хлебом. Хорошо, что оно вылезло. Но, лучше бы пораньше. Потому что от горячего завтрака у тебя мало-помалу начало улучшаться настроение.
       Через полчаса ты будешь топать с горячим завтраком в пузе, с солнцем над хребтом и с немытым котелком в руке. К речке Гуват. Теперь ты чувствуешь, что жизнь налаживается. Но, это не на долго. Скоро начнётся построение личного состава. После завтрака. Ты уже хорошо усвоил что будет происходить на построении. Пряников тебе там не дадут. Нагоняй дадут.
       На сегодняшнем построении Рязанов прочитал нам лекцию о необходимости беречь имущество роты. В целях бережливости приказал подписать раствором хлорной извести недавно выданное зимнее обмундирование: ватные штаны и ватные куртки. Заодно, под шумок, плащ-палатки разом с вещмешками.
       Хлорную известь выдал старшина. Пустых консервных банок солдаты набрали сами. На территории батальона банки валялись в свободном, так сказать, открытом доступе. Воды для разведения хлорной извести тоже набрали сами. Из нашей любимой незамерзающей речки Гуват.
       Рязанов подал команду «Для выполнения поставленной задачи разойдись» и удалился по каким-то своим командирским делам. Личный состав роты расстелил на бетонный пол всё, что было перечислено выше по тексту, начал хат-маданить буковки.
       Муза в этот утренний час меня не посетила, полёт фантазии на меня не навалился. Тупо по-сержантски крупными буквами я намалевал мою фамилию на внутренней подкладке ватных штанов и ватной куртки. Затем такую же надпись сделал в уголке плащ-палатки, подписал такой же надписью вещмешок. Приказ выполнен. Выданное мне военное имущество подписано. Справился я в рекордно короткие сроки, значит я заслуживаю немного культурного отдыха. Левой волосатой рукой я почесал репу, затем свалил во взвод бренькать на гитаре.
       Пока бойцы моего взвода шароёбились во внутреннем дворике, я бренькал на гитаре и пел свои дурацкие песенки. Есть время. Полчасика подурачусь с гитарой, затем пойду проверять творчество народов СССР. Пойду смотреть кто какую надпись сотворил на своём военном имуществе. Во втором взводе до сих пор нет взводного. Значит надписи придётся проверять мне.
       Когда-то, когда был студентом-первокурсником, я очень любил рисовать дурацкие картиночки и дурацкие надписи. За такие способности меня пригласили в группу художников. Эта группа разукрашивала здание нашего химического факультета к профессиональному празднику «День Химика». Восемь этажей здания завешивали огромными картинами на которых воспроизводили рисунки из студенческих конспектов.

       За несколько недель работы с художниками я перелопатил полтора центнера студенческих конспектов. Нагляделся я в этих конспектах на бесконечное множество всплесков изобразительного творчества, начертанных руками студентов. По окончании праздника «День Химика» я думал, что больше никто и никогда не удивит меня своим художественным творчеством. Я думал, что у меня выработалась устойчивая «прививка» в этом вопросе. Как всегда, я ошибся.
       После того, как я вышел из ослятника во внутренний дворик и навёл резкость на имущество в виде плащ-палаток и штанов, я с лёгким скрипом приоткрыл себе нижнюю челюсть прямо на грудь. Первая же надпись на первой же плащ-палатке заставила меня замереть с широко выпученными глазами.
       «ШАХТЁР – ЧЕМПИОН»!!! – гласила надпись.
       Всё. Больше на плащ-палатке не написано ничего. А как узнать чья это плащ-палатка? Я очень рад, что шахтёр - чемпион. Но, этой информации мне недостаточно для того, чтобы идентифицировать имущество моего взвода. Мне хотелось бы кое-каких уточнений.
       Следующая надпись, которую я увидел, гласила: - «марат арембуржэ». Ни одной заглавной буквы, ни слова про фамилию. Если слово «марат» обозначает имя, то я хотел бы, чтобы оно начиналось с заглавной буквы. Иначе как я могу догадаться, что это не слово «марать» написанное с акцентом? А какова фамилия этого Марата? Мухамедгалиев что ли? А он точно с Оренбуржья? Насколько у меня хватает фантазии, я могу предложить вот такую разгадку к этому ребусу: «марат арембуржэ» по-русски должно обозначать Сержант Мухамедгалиев Марат Тюлегенович.
       C детства не люблю ребусы. Однако, сегодня мне придётся их разгадывать. Кто там у нас во взводе болел за «Шахтёр»? Игорь Стрижевский? Точно. Он так сильно болел за «Шахтёр», что в военкомат опоздал. За это военком отправил Игоря в Афган. Значит первая плащ-палатка принадлежит Игорю Стрижевскому.
       Я собрался-было подать команду: - «Рядовой Стрижевский, ко мне шагом марш!», но во внутренний дворик ввалился Рязанов.
- Рота, смирно! – Заорал дневальный бодрым придурошным голосом.
       Мы все засмирнялись. Стали ждать чего нам скомандует Рязанов. Я не могу в такой позе создавать шум, подавать всякие команды голосом. Это не культурно. Надо дождаться что скажет Командир. Обычно командир говорит: - «Вольно, занимайтесь». После этих слов все подчинённые продолжают свои занятия, за которыми их застигло пришествия Командира. «Вольно, занимайтесь» - это хорошие слова. Они обозначают что Командир прямщяс никого не будет дрючить. Вся рота ждёт этих хороших слов. Однако, Командир выкрикивает не их. Он выкрикивает:
- Во, Серёга, смотри Эсбээр!
       Рязанов вошел во внутренний дворик вместе со Старцевым. Теперь он тянул Старцева за рукав и показывал куда-то указательным пальцем.
– А-А-ХА-ХА-ХА-ХА!!! Эсбээр собственной персоной!!!

На фотографии станция ближней разведки. Сокращенно СБР.

       Рязанов схватился двумя руками за живот. Он то складываться пополам от приступов хохота, то выпрямлялся, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Вдыхал, затем снова закатывался новым приступом хохота, снова сгибался чуть не до самой земли.

На фотографии военные работают со станцией ближней разведки.

 - Нихера себе жара! – Старцев перевёл взгляд на предмет, в который тыкал указательный палец Командира. – Я хренею, Клава, как ты похудела!
 - А-ХА-ХА-ХА-ХА, боец! А-ХА-ХА-ХА-ХА!!! Повернись ко мне передом к лесу задом!!! – Рязанов, задыхаясь, попробовал словами развернуть стоявшего к нему спиной бойца. Боец не реагировал. Через всю спину бойца красовались три огромные буквы, выбеленные хлорной известью по ватной куртке.

                   С Б Р

 - Эй, бля, Эсбээр! – Рязанов кое-как затолкал себе в желудок спазмы хохота, выпрямился и окликнул бойца командирским голосом: – А ну, кру-гом!
       До бойца дошло, что к нему обращается Командир. Боец принял подобающую стойку, развернул к Рязанову свою вечно улыбающуюся физиономию. Это перец из взвода Старцева. Это рядовой Сафаров.

На фотографии Миша Мампель с пулемётом, СБР со снайперкой.

 - Бля, боец! Это чё за хрень у тебя на спине написана? – Рязанов старался как можно строже разговаривать с Сафаровым. Но видно было, что вот-вот, Рязанова прорвёт и он снова начнёт складываться пополам от приступов хохота. – Ты, бля, знаешь, что такое Эсбээр?
 - Так точн, тарыщ старшы лэтэнант. Занет.
 - Ну. Так скажи мне. Что это такое?
 - Эт Сафароф Бахтиёр Расулович.
 - П-ф-ф-ф-ф-ф!!! – Рязанова прорвало. Он снова сложился пополам. - А-А-ХА-ХА-ХА-ХА!!!
 - Сафаров! Сгинь! – Старцев взял сложенного пополам Рязанова под руку, потащил в канцелярию. – Сафаров, свали нахер с моих глаз! Блин, командира удушишь!
 - Бац! - Закрылась дверь канцелярии за Старцевым и Рязановым.
 - Стрижевский! – Тут же подал голос я.
 - Чего, Димыч? – Откуда-то из кучки солдат вышел Игорь Стрижевский с быканом в руке.
 - Это твоя плащ-палатка? С «Шахтёром-чемпионом»?
 - Моя.
 - Ну дык возьми и подпиши на ней свою фамилию.
 - Нахуя, Димыч? Херовая что ли надпись?
 - Не, Игорь, всё зашибись. Отличная надпись. Я полчаса уже тобой горжусь. А фамилию всё равно напиши. Вот здесь. – Я показал носком сапога на другой угол плащ палатки и потопал вдоль разложенных шмоток проверять кто как выполнил распоряжение Рязанова.
       Дошел до следующей плащ-палатки. Ближайшая к «Шахтёр-чемпиону» плащ-палатка содержала такую же тупую по своей сути надпись. Это на ней намалёвано «марат арембуржэ». Две подряд плащ-палатки, две подряд тупости.
       На следующей подряд плащ-палатке я увидел третью подряд тупость. На ней были хлоркой намалёваны череп и кости.
       Если бы к Дню Химика в наш университет прислали этих бойцов из 7-й роты, то бойцы уморили бы смехом весь химический факультет. Чего там скромничать, весь Универ уморили бы. Несчастные люди с высшим образованием «рожали» в жутких конвульсиях шутки к празднику, морщили лбы, бесконечно совещались, выкуривали по три кило сигарет, исписывали кучу черновиков, изводили прорву писчей бумаги. А советскому солдату достаточно баночки с раствором хлорной извести чтобы опрокинуть всех на жопу. Чтобы заставить всех корчиться от хохота и умиления.
       Череп и кости, намалёванные на плащ-палатке, надломили моё терпение. Я решил, что не буду проводить параллели кто, где и при каких обстоятельствах выходил на шхуне в открытое море. Идут на хер все мои дорогие, любимые боевые товарищи с их бесконечной фантазией. Я знаю, что надо делать со всеми этими шахтёрами, «маратами» и пиратами.
       Кончилось всё тем, что я застроил в одну шеренгу всех бойцов своего взвода. Вместе с их мотлом. Заставил расстелить мотло на бетон внутреннего дворика. Правда же, это действие напоминает строевой смотр? Правда. Это именно он и есть. А помните, я когда-то говорил, что строевой смотр – это тугомотина, что строевые смотры задрали и задолбали? Я помню, что я такое говорил. Я тогда был неправ – вспылил. А сегодня я шел вдоль строя Второго гвардейского взвода, тыкал пальцем. Ставил каждому солдату индивидуальную задачу:
 - Ты. Вот здесь. Напиши свою фамилию. Фамилию и пиздец.
 - Ты. Вот здесь напиши.
 - А ты – вот здесь.
       Всё остальное не проканает. Армейский люд весёлый, горазд на выдумку и очень хреново обучен грамматике. Любые другие распоряжения будут перекручены-переверчены, перевёрнуты с ног на голову и извращены до неузнаваемости. Конца-края не будет солдатским извращениям. Проторчим здесь до самого отбоя.
       По итогу я сэкономил кучу времени, хлорки и нервных ресурсов.
       После команды «Отбой» Второй гвардейский взвод забрался под одеяла в тёмном душманском ослятнике. Пацаны отключили себе натруженные непосильной задачей мозги. Вместе с ними то же самое сделал я. Уснул сном праведника до команды «Рота подъём!» по которой придётся выползать на территорию Рухи раньше, чем это сделает ленивое, блёклое декабрьское солнце.