Задолго до Эдуарда Овечкина... Да что там, задолго до Александра Покровского. И, как принято считать, задолго до Леонида Соболева с его “Морской душой” был в России талантливый писатель и поэт Сергей Колбасьев (принято считать - потому, что Колбасьев и Соболев были однокурсниками). Талантливый настолько, что одно из его стихотворений - “В час вечерний, в час заката...” - долгое время считалось предсмертным произведением Гумилева.

Кстати, если помните фильм “Мы из джаза”, там в качестве эксперта выступает некий капитан Колбасьев. Можете верить, можете не верить - но этот эпизод абсолютно историчен.

Впрочем, речь не о поэзии или о музыке. О прозе. Причем не простой - а военно-морской. Лично мне страшно импонирует точка зрения писателя о том, что вся морская литература вышла из баек, рассказанных в кают-компаниях. Как бы там ни было, в 1930 году один из последних выпускников Морского корпуса, распущенного советской властью, и боевой морской офицер Сергей Адамович Колбасьев опубликовал трилогию “Поворот все вдруг”, которую открывала повесть “Арсен Люпен”.

Судьба интенданта третьего ранга (капитан-лейтенанта, по-нашему) Колбасьева оказалась трагической. Это звание было присвоено ему в 1937 году. В этом же году он был арестован и обвинен по статьям 58-1а (измена Родине) и 58-10 (контрреволюционная агитация). Точные дата и место его смерти неизвестны: по одним данным, он был расстрелян 30 октября 1937 года. Но, по свидетельству очевидцев, в феврале 1938 года Колбасьев среди большой группы заключённых замёрз на лесоповале. А в 1956 году, при реабилитации моряка и писателя, его дочь получила справку о смерти отца, где говорилось, что С. А. Колбасьев умер от лимфосаркомы 30 октября 1942 года...

Но я - о книге. Повесть “Арсен Люпен” - о гардемаринах. И о том, как они борются с начальством за справедливость - такую, как они ее понимают. С разного рода проделками и розыгрышами.

Я точно знаю, что в библиотеке училища имени Фрунзе (правопреемника того самого Морского кадетского корпуса, даже расположенного в том же здании) эта книга была. Вот только был и негласный, но строжайший приказ командования: на руки курсантам ее не выдавать. Ибо как только советские гардемарины начинали ее читать, в училище неизбежно появлялись свои Арсены Люпены.

Впрочем, мы прекрасно обходились и без опыта предшественников.

...В тот год в училище модернизировали телефонную связь. Раньше на вахтах висели классические военные железные ящики с трубками типа “Барышня, Смольный мне” - с ручками сбоку, которые нужно было крутить, чтобы выйти на коммутатор. Новые аппараты были не менее военными и железными, но уже имели диск номеронабирателя - и связь устанавливалась через АТС. А значит, определить, откуда звонили, абонент был не в состоянии.

Не воспользоваться таким случаем курсанты, естественно, не могли. Особенно, если дежурным по училищу заступал начальник строевой части. Ибо более страшного врага для курсантов и жесткого уставника в системе не могло быть по определению.

Обычно через час после развода, на котором всю дежурную смену училища тщательно досматривали, инструктировали и драли по всем мыслимым и немыслимым поводам, у дежурного по училищу раздавался телефонный звонок.

- Дежурный по училищу имени Фрунзе капитан второго ранга..., - снимал трубку начальник строевой части.

- Товарищ капитан второго ранга, вы - мудак, - звенел в трубке молодой курсантский голос.

- Кто это говорит? - невозмутимо интересовался старый кап-два.

- Это все говорят, - радостно рапортовал в ответ неизвестный абонент.

Еще через четверть часа вся дежурная смена училища (за исключением вахты, естественно) стояла на плацу. Начальник строевой части проводил дознание. Суть его заключалась в том, что он пытался по голосу определить наглеца. И сорок человек (четыре факультета по пять курсов), еле сдерживая смех, друг за другом повторяли: “Это все говорят”. Ну, и предшествующие слова.

Веселье било через край. Хотя все понимали, что крайний обязательно найдется. Пусть даже и не виноватый. Но кто-то же должен ответить за хамство. В итоге назначенный виновным уезжал на губу. Остальные в приподнятом настроении продолжали нести службу.

И что характерно: еще раз с подобным методом дознания я столкнулся через два десятка лет.

На двери главного редактора глубоким вечером кто-то написал всем известное русское слово из трех букв. Приехавший с утра Валера минут сорок орал, употребляя написанное на двери и прочие опять же всем до боли знакомые слова.

Затем он приступил к дознанию. Метод был тем же, что и у начальника строевой части: всем сотрудникам газеты были розданы листы бумаги с требованием написать на них три искомые буквы. Затем Валера собирался сличить почерк.

Редакция писала долго, старательно вырисовывая значки на бумаге и всхлипывая от смеха. Отказался выполнять распоряжение главного только один журналист, проработавший в редакции лет тридцать, которого все звали просто Аркадьичем.

Узнав о бунте на корабле... То есть в конторе... Валера прибежал к нему. Поскольку наши кабинеты были по соседству, а двери в связи с летом и жарой раскрыты настежь, слышно было просто замечательно. Причем - всем.

- Аркадьич, не ожидал от тебя, - вопил Валера.

- А с чего ты взял, что это я? - спокойно вопрошал Аркадьич.

- А кто еще? - захлебывался от возмущения Валера. - Ты же один отказался сдать образец почерка...

- Да ну тебя, - в голосе Аркадьича звучала железобетонная уверенность в собственной правоте. - Графолог хренов. Ты же знаешь, что я бесплатно и буквы не напишу.

Хорошо, что окна были открыты - от нашего хохота стекла бы точно повылетали.

Кстати, где-то через полгода, уходя на пенсию Аркадьич унес с собой редакционную электрическую пишущую машинку.

-Я ее давно отработал, - нагло заявил он Валере. И Валера промолчал. Как уж он потом ее списывал - не знаю...

И только много позже я понял, что не могли эти матерые, многократно битые жизнью, службой и всякого рода руководством волки - начальник строевой части училища и главный редактор - так бездарно подставляться. Они знали, что молодым иногда надо просто посмеяться над отцами-командирами. Ущерба авторитету такой смех не наносит. Наоборот - полезен. Для сплочения коллектива.

Но, похоже, понимание этого приходит только с возрастом. И то - не ко всем. Это я про начальство, если кто не понял.