Дорогие, уважаемые читатели. Убедительно прошу сначала перечитать главу 16 05.
Во-первых потому что в главу внесены существенные изменения.
Во-вторых потому что она полностью связана с данной главой 16 06.
Это одна и та же операция. Только рассказана с точки зрения разных людей, находившихся в разных подразделениях, выполнявших разные задачи.
Если сложить информацию всех глав раздела №16, то получится полная картина по замыслу и проведению данной операции.
Рассказывает сержант Шабанов Андрей Викторович, командир отделения разведки 10 батареи 4-го реактивного дивизиона «Град»:
- В конце 1984-го года операция на Киджоль, это была операция на Пишгор. Третий батальон дошел до Киджоля, поднялся на хребет и прикрывал с хребта боевые действия остальных сил полка. Так что для Третьего батальона это была операция на Киджоль, а для всех остальных это была операция на Пишгор.
Вообще в конце 1984-го года операций на Пишгор было две. Одна в ноябре, вторая в декабре 1984-го. На ноябрьскую операцию я не попал. Не попал по такой причине, что мой командир взвода старший лейтенант Ефремов комиссовался. Он дважды переболел гепатитом, получил проблемы с печенью. По этой причине Ефремова комиссовали. А командир батареи капитан Курлыков сбежал в госпиталь. Буквально за несколько дней перед 7-8 ноября комбат пришел на КНП и говорит мне:
- Ты готовься. Скоро мы пойдём на корректировку с разведротой Рухинского полка в Киджоль.
А чего мне готовиться? Я пришел с гор, АКБ отдал связистам. АКБ у них заряжаются. Боеприпасы, одёжка - у меня всё готово. Я отвечаю, как положено:
- Есть. Так точно. Я полностью готов.
Через пару дней, буквально завтра или послезавтра нам уже уходить, снова приходит на КНП комбат, говорит:
- У меня яйца чего-то опухли. Боюсь, как бы я чего-то не подцепил. Я быстро слетаю в Баграм, в госпиталь. Если там ничего страшного нету, то я вернусь и мы с тобой уйдём на корректировку.
Он же тётенек с вашего полка очень любил. По части тётенек он был замечательный специалист. Я рассказывал, как он СОБа с КНП выселил на ночь.
Улетел комбат в Баграм и не возвращался несколько недель. Таким образом, ноябрьскую операцию на Киджоль он добросовестно… прямо если сказать, то он засцал. Всё время, что я в Рухе служил, он на корректировку летал один раз на вертолёте. Всё остальное он как мог косить – косил. Ефремов ходил, Тремба ходил. Ах, да, комбат вернулся из Баграма 18 ноября 1984 года. Он привёз с собой двух офицеров. Один из них стал моим командиром взвода Тремба Александр. А второй офицер стал командиром 2-го огневого взвода. Вот так я пропустил первую операцию на Киджоль. Я в ней не участвовал.
Вторая операция без меня не обошлась. Тремба уже пришел, комбату было кого отправить вместо себя. Поэтому Тремба пошел на корректировку, соответственно, взял с собой меня.
Рассказывает ст.л-нт Александр Тремба, командир взвода управления 10 батареи «Град»:
- Наша батарея была придана 682-му полку. То есть она поступила в распоряжение начальника артиллерии полка. Он командует своим артдивизионом и точно так же командует нашей батареей. Задачу на выход на Киджольскую операцию ставил нам начальник артиллерии полка. Он поставил задачу Курлыкову, а Курлыков, соответственно – мне. Задача была поставлена предельно кратко, мол, собираешься и выходишь на корректировку. Всё. Никакой конкретики мне, командиру взвода, никто никогда не объяснял. Цели и задачи операции командиру взвода знать не полагалось.
С началом операции мы выдвинулись на боевой разведывательной машине (БРМ-1) командира разведроты Николая Владимировича Москалёва. Было нас три человека: я (командир взвода управления), сержант Шабанов (командир отделения разведки), ефрейтор Маламанов (дальномерщик). Мы должны были корректировать огонь 4 установок «Град», расположенных на позициях в Рухе.
До Барака мы добрались в составе колонны. Прибыли на место уже к ночи. Часов 7 вечера было, темнело уже. Мы пересекли реку Панджшер, остановились возле большого дувала, похожего на крепость.
Мы там, разложились, чаю попили. Душманы нас обстреляли из безоткатного орудия. Первый же выстрел так хорошо положили – попали прямо в костерок кому-то, бля. Там четыре раненых сразу.
Заночевали мы в машинах, в которых приехали. Весь следующий день занимались какой-то хернёй. К вечеру пришел командир разведроты, поставил задачу выдвинуться в кишлак Ходжари, расположенный на входе в ущелье Хазара. Перекрыть передвижение противника из этого ущелья, обнаружить безоткатное орудие. По возможности его уничтожить.
Мы поднялись в кишлак, заняли дувал. Провели там пол дня и всю ночь. За это время мы засекли там перемещения и позицию той безоткатки. Они сдуру пару раз из неё выстрелили. Мы скорректировали огонь нашей батареи «Град»,
сровняли с землёй всё, что там шевелилось. Потом взяли там склады с боеприпасами к безоткатке. Ротный к нам присвистел, говорит: - «Пойдите, посмотрите чё там такое». Мы пришли, стояли там на террасах, разглядывали 106-мм выстрелы от безоткатки. С длинными лопастями.
Потом мы оттуда спустились, погрузились на технику и поехали вперёд. Конечным пунктом нашего движения был Пишгор.
Там вся каша заварилось из-за того, что духи вышибли с поста «зелёных», захватили у них танк и боеприпасы к нему. Этот танк «шестьдесят двойка» вёл огонь по нашей колонне, когда колонна выдвигалась. Духи по нам стреляли из танка. Мочилово такое было, что я в охренении «залёг» на гусянку БМПшки. Чтобы от осколков укрыться. Если бы БМПшка поехала, то мне «монтана» пришла бы. С другой стороны, если бы я туда не втиснулся, то мне так и так пришла бы «мотана». Танк лупил по нам прямой наводкой. Как только мы высунулись из-за поворота, так он начал долбить. Я так понимаю, что душманы заранее пристреляли это место и сидели, ждали, когда мы высунемся. Там больше никаких вариантов не было, откуда мы можем появиться. Вот духи и дали нам просраться!
Танк этот мы сожгли к едреней матери. После этого пошла афганская колонна. Помню, мы ещё смеялись – нехеровый у них «сухпаёк»! Живые бараны, козы - ЗИЛ-130 шел полностью набитый, бля. Нас всякой хернёй кормят, а их такими вещами, хорошими, бля.
Потом колонна эта тыловая афганская остановилась, из неё вышел советник и сам к нам подошел.
Рассказывает сержант Шабанов Андрей Викторович, командир отделения разведки 10 батареи 4-го реактивного дивизиона «Град»:
- Что для меня было необычным в этой операции – это афганские коммандос. Мы их называли «пародия на нашу десантуру». У них в петлицах были эмблемы такие, как у наших десантников, только очень большие и блестящие. Размером с нашу советскую пятикопеечную монету. Очень большие эмблемы были. При этом они были блестящие-золотистые. У наших были защитные, а у афганцев блестящие. Они, наверное, очень гордились этими эмблемами.
На вооружении у батальона коммандос в Бараке находилась установка БМ-13 «Катюша». Я видел, как воевали афганские реактивщики на БМ-13. Первый раз я столкнулся с ними под Джелалабадом. Возле подножья гор расположилась наша батарея, а рядом с нами пристроились афганцы на своих «Катюшах». Мне было любопытно, интересно. С некоторой насмешкой подумал: - «Нифига себе, такой антиквариат приехал! А стреляют ли они, или только так, для понта дела катаются?» Прошло какое-то время, им дали команду стрелять. Я тебе скажу так: рёв снарядов, который производят эти установки… я не знаю с чем их соизмерить… если сравнивать с залпом наших БМ-21, то наш залп – это симфония. Если работают две-три наших установки, то они издают такие звуки, как симфонический оркестр. Мощь звука, гармония, красота! А здесь, у этих БМ-13, здесь полный ужас! Я представляю почему немцы обосрались, когда по ним отработали наши гвардейские миномёты! Рёв гвардейских миномётов - это такой сгусток звука! Он разрывает пространство, разрывает душу! Мы были ошарашены этой стрельбой. А если это будет в сторону противника, да ночью, да ещё с нарастанием! Это будет паника полная!
В общем, я подтверждаю, что в Афганской армии на вооружении состояли БМ-13. Они не просто катались, они воевали. Их боевое применение впечатлило даже нас – артиллеристов реактивщиков. Это было очень впечатляюще!
На зимней Киджольской операции, я находился в непосредственной близости от КП полка. На террасах в кишлаке Пишгор стояла «Чайка», возле неё работали офицеры штаба.
В какой-то момент туда же, к этим офицерам, подошли наши советники. Они были обмундированы в царандойскую форму, знаков различия у них не было. Но, я знаю, что парень, с которыми я общался, это был боец из рядового состава. Я – боец, он – боец, мы разговорились. Виктор его звали. Он был солдат-срочник. Его призывали на 2 года, распределили в спортивную роту. Из спортроты его направили в Кабул. Прилетел туда он в гражданской одежде, затем его направили в Пишгор для охраны советника. От Виктора я узнал о том, что действительно, был бунт на постах. Коммунистов, офицеров и замполитов «зелёных» перебили. Теперь должно прибыть пополнение из новых «зелёных», которые будут направлены чтобы на отбитые у душманов посты.
Пополнение привезли к обеденному времени. Я как раз пошел к походной кухне с котелком, чтобы набрать себе еды. Кухня была недалеко от этой «Чайки», я пошел, набрал обед в котелок и крышку. Иду довольный. Тут пылища поднялась – ма-а-ать честная! Я стал пытаться прикрыть обед потому что сейчас на еде моментально плёнка пыли образуется. Хоть уже и привычно есть с пылью, но всё равно… Оказалось – это пара вертолётов афганской армии МИ-8 привезла пополнение. Наши вертолётчики, они летали высоко, на пределах технической возможности, чтобы их было трудно сбить с гор. Летом воздух нагрет, он разреженный, наши не могли подняться так, как зимой, но всё равно, старались летать как можно выше. А афганские летуны зимой на двух вертолётах чуть ли не по дну ущелья вдоль Панджшера фигачили. Пронеслись, как на двух мотоциклах тр-р-р-р-р-р! Притарахтели! Первый сел, поднял пыль. Второй влетел в эту пыль, скрылся из виду. В разные стороны полетели какие-то куски. Я почему-то подумал, что это обрывки бумаги, потом оказалось, что это куски лопастей. Я полагаю, что лётчик потерял видимость, зацепил стойкой шасси за террасу и перевернулся. Когда пыль рассеялась, я увидел, как из завалившейся на бок вертушки выскакивают люди. Люди выскакивали и разбегались в разные стороны. Часть из них в панике побежала на минные заграждения. Устанавливали эти заграждения командОсы потому что у них там было расположение, казармы и прочие объекты. Эти минные поля прикрывали подходы к объектам. Для вертолётов оставили площадку и сделали к ней несколько проходов в минных полях.
На фотографии переводчик ГВС Д.Дербичев возле упавшего вертолёта афганской армии. Пишгор декабрь 1984г. У наших вертолётов на борту была нарисована звезда. У афганских вертолётов звезда в круге. За левым плечом Дмитрия виден круг со звездой, нарисованный на борту упавшего вертолёта.
Про еду я, естественно, уже забыл. Я смотрел, как из упавшей вертушки выпрыгивало «зелёное» пополнение. Оно выпрыгивало и разбегалось в разные стороны. Разбегались они на свои же минные поля. Соответственно, начали там подрываться. Момент такой был: из перевернутой вертушки выскакивают двое лётчиков, тащат на плечах третьего. Он, видимо, переломал себе ноги. Эти двое вприпрыжку тащат его. В этот момент рядом с ними подрывается четвёртый. Эти двое бросают своего товарища, разбегаются в разные стороны и тоже подрываются на этих минных полях.
Наши советники бросились ловить тех, кто разбегался. Я же говорю – очень незавидная роль была у наших советников. Там рёв такой стоял, взрывы, шум, крики. «Зелёное» пополнение поняло, что для них началась война, у них сработал режим самовыживания. Они стали разбегаться буквально в разные стороны. Разбегались и ныкались во всевозможные нычки. А наши советники бегали, отлавливали их и стаскивали в кучки.
Я побежал с перевязочным пакетом перевязывать раненых «зелёных». А они реально были настолько «зелёные», они настолько неопытные были, что не соображали ничего. Форма на них была такая новая, что я вижу – их только что поймали где-то, нарядили, запихали в два вертолёта и привезли сюда.
Первый, кто мне попался, это «зелёный» боец со сломанными пальцами, там висячие куски только. Ну и дальше по нарастающей. Те, кто были с лёгкими ранами, они могли бежать. Поэтому они добежали до меня быстрее. Потом, в принципе, там уже много наших стали оказывать им помощь.
Что ещё меня «резануло» в Пишгоре, так это зверства душманов. Я своими глазами видел, как на носилках таскали куски тел, накрытых плащ-палатками. Это были офицеры афганской армии. Тела их были изуродованы: тела были без ног, без рук, без голов. Зрелище было настолько жуткое, что их накрывали плащ-палатками. Этих тел было много. Всё было на адреналине. Я тогда спросил у Виктора, охранника советника – не страшно ли? Вдруг вас с советником так же предадут? На что Виктор мне ответил, что ни о какой личной безопасности речь здесь не идёт. В любой момент бравые царандойские вояки могут перейти на сторону душманов. Поэтому рассчитывать наши могут только на самих себя. Собственно, поэтому на такую службу набирали бойцов из спорт-рот. Чтобы душманам оказать сопротивление по полной программе.
После приключений с вертолётами афганской армии мы пошли в горы. Надо было занять высоты, на которых душманы вырезали гарнизоны. Когда мы лазили по горам, я в очередной раз посмеялся насчет того, что можно было не брать с собой сухпай. Потому что при подъёме в горы очень многие бойцы начинали выкидывать из своих вещмешков что попало. Сначала подъёма начинали попадаться банки с перловкой. Это считалось самой непрестижной частью сухого пайка. Потом по мере подъёма в горы появлялись банки с рисом, банки с гречкой. Потом можно было найти тушенку. В конце подъёма можно было найти и миномётную мину, и гранату, и любые боеприпасы.
Достаточно быстро мы вернули контроль над захваченными постами. Наши советники разместили на посты пополнение «зелёных». Нам дали команду на выход.
Прежде чем начать выход, я подготовил плановые цели. Поясню что это такое. Перед началом любых боевых действий офицеры заранее разрабатывают какие места, какие горы, тропы или направления надо будет перекрыть огнём. Назначаются так называемые «плановые цели», им присваиваются номера (например, Цель № 105). Эти пронумерованные цели наносятся в батареях на карты, на приборе управления огня рассчитывается дальность и дирекционный угол. С помощью которых по таблицам вычисляют прицел, угломер, поправки и так далее. Если в процессе боевых действий в районе плановых целей оказываются какие-нибудь огневые средства противника, или скопление противника, то на батарею подаётся команда «Цель Стопятая!». Скорость наведения орудий на эту цель становится минимальная. Как только корректировщик запросил работу по этой цели, то время на поражение этой цели будет минимальным. Те цели, которые возникают в процессе боевых действий, они уже получаются внеплановые. На них корректировщик даёт икс/игрек координаты, вычислитель рассчитывает дирекционный угол и дальность до цели. Передаёт СОБу. Это всё требует затрат времени. В боевой обстановке это напрямую связано с жизнью наших военнослужащих. Это может сыграть большую роль: у нас могут быть большие потери. Чтобы такого не происходило, выход нашего полка из Пишгора планировался. Я по своим частотам получил те плановые цели, которые расположены на наиболее проблемных участках маршрута. В частности, Киджоль в месте слияния двух рек Аушаба и Панджшер. Там дорога проходит прямо по воде. Глубина небольшая – примерно по щиколотку, может чуть выше. Но, течение очень сильное. Ни мостика, ничего там нет.
Недалеко от этого брода стоит дом с хозпостройками. Нам поставили задачу этот дом занять. Засели в этом доме мы, арткорректировщики, часть второго разведвзвода и начальник разведки полка Салаватов. Через дорогу от дома – зелёнка. За домом течет река Панджшер. А вперёд уходит ущелье Аушаба. Там начинается подножье горы, которое круто уходит вверх.
Первый разведвзвод и часть второго рв вместе с командировм разведроты Н.Москалёвым были в одноэтажном доме чуть дальше вглубь ущелья. Между тем домом и речкой Панджшер была дорога на Пишгор. Речка Аушаба вытекала из ущелья Аушаба, протекала рядом с домом, перпендикулярно дороге. Разведчики получили задачу не подпускаать к дороге духовских гранатомётчиков.
Выдвигаться из Пишгора на Киджоль мы начали вечером, ещё по светлому. Сначала ехали на технике. Потом спешились, шли через кишлаки пешком. Пришли на место мы по темноте.
Когда начала двигаться колонна, когда она подошла к нашим позициям – произошел подрыв. Буквально метров 50 заехала за нашу позицию ИМРка с лопатой спереди (инженерная машина разграждения) и подорвалась на подходе к броду через Аушабу. Сразу после подрыва душманы начали обстреливать колонну.
От нас, корректировщиков, требовалось навести на душманов огонь артиллерии. Чтобы подавить огневые точки противника. Я с этим вопросом обратился к Трембе. На что он мне сказал:
- Мне отсюда, из дома, ничего не видно. Подножье горы идёт уступом, за этим уступом может находиться гора, которая будет являться прикрытием цели.
Короче, он побоялся стрелять. Он боялся накрыть нас. Часть колонны уже прошла нас, остальная часть ещё не дошла. Душманы сидели на склоне горы в таком месте, что если батарея «Град» начнёт стрелять из Рухи, то снаряды перелетят через хребет и упадут не на склон с душманами, а на дно ущелья. То есть на колонну и на нас. Это так Тремба думал. А я думал иначе.
Душманы были выше нас, нам было проблематично стрелять снизу-вверх из стрелкового оружия. Плюс – подрыв техники. ИМРка закупорила дорогу, застопорила движение. Всё это давало душманам преимущество. Надо было душманов этого преимущества лишить. Поэтому я сказал Александру Трембе:
- Тарищстаршийлейтенант, я помню наизусть все цели, которые я нанёс на карту. Разрешите я по памяти назову номер цели, запрошу из Рухи один выстрел. Мы посмотрим куда упадёт, затем «подтянем» к позициям душманов. Даже если мы не попадём точно по позициям, то мы «выкурим» душманов с этой горы.
На «Зубе Дракона» был аналогичный эпизод. Я рассказывал о том, как наш комбат Курлыков дал по склону залп. С этого склона немедленно прекратилась стрельба. Даже если этот залп не уничтожил врага физически, то психологически это подействовало. Нам сегодня достаточно будет психологического воздействия. Когда по склону такая штука ударит, то не останется желающих обстреливать нашу запертую колонну.
В общем, я предложил взводному дать хотя бы один разрыв. На это он мне ответил, что у него сломался фонарик, он не может осветить карту и вести нормальную стрельбу. После этого он спустился в цокольный этаж. А я поднялся к разведчикам, к позициям возле окон. Стал вести огонь по позициям душманов из своего автомата как простой пехотинец. Решил, что раз я не могу работать как артиллерист, то помогу нашим чем смогу. Я психанул тогда. Я стал с негодованием думать, что старый взводный Ефремов был хороший, а новый взводный – он плохой. Я думал, что Ефремов точно засадил бы по душманам хотя бы одним снарядом, я думал о том, что Ефремов – Настоящий Мужик, а нового взводного прислали, дык он слабак какой-то. Так всегда думаешь после расставания с боевым товарищем, с настоящим офицером и героическим человеком. Пусть Александр простит мой душевный порыв: на войне не все ситуации бывают гладкими. Сегодня я очень дорожу нашей дружбой, я очень уважаю Александра. Мы с ним прошли очень сложные и опасные боевые операции. Я убедился, что он отважный человек и грамотный офицер. А в Киджоле, я психанул тогда. Психанул и ушел к разведчикам.
Рассказывает ст.л-нт Александр Тремба, командир взвода управления 10 батареи «Град»:
- В ночном бою на перекрестке с ущельем Аушаба в качестве огневого воздействия на противника у меня были только 4 установки «Град», расположенные в Рухе. У каждого из орудий разлёт снарядов такой, что залп поражает площадь 42000 кв.м. Я бы колонну сжег. Для перестраховки я переспросил у командира разведроты. Тот ответил: - «До душманов метров 200, не больше. Ты сейчас своими «Градами» здесь всё вместе с нами перепашешь на хуй!». Вот так было принято решение не вызывать огонь артиллерии.
Рассказывает сержант Шабанов Андрей Викторович, командир отделения разведки 10 батареи 4-го реактивного дивизиона «Град»:
- Дальше произошло вот что. На хребте, который возвышался над Аушабой и над дорогой, занимал позиции 3-й горнострелковый батальон. Из этого батальона по хребту в тыл душманам пошла рота. Я точно помню, что пошла 8-ая рота. Точно помню цифру 8. Я её по радиообмену слышал.
Душманы прекратили огневой налёт. Наши зацепили подорванную технику, убрали её с дороги. Колонна снова пошла.
После того, как колонна прошла, нам с разведчиками дали команду уходить. Мы выбежали на дорогу. На дороге мы оказались одни. Духи по нам открыли огонь, а у нас ни справа, ни слева – никого нету. Мы метнулись к террасам, залегли за каменные заборчики. Душманы вели такой плотный огонь, что они буквально прижали нас к земле. Террасы были настолько низкие, что за ними можно было только лежать вдоль стенки. Стрелять в таком положении было невозможно, высунуться было невозможно. Спас нас из этой жопы старшина разведроты. Он вернул к нам две БМПшки. Они подошли к нам, огнём убавили борзость душманов, а мы забежали, укрылись за их бронёй. Так под прикрытием брони вышли.
После того, как мы пересекли речку Аушаба, мы снова остановились. Там мы были вне досягаемости душманских обстрелов. Нас остановили. Оказалось, что подорванную ИМРку минировали два сапёра: лейтенант и боец. Они остались одни там, возле ИМРки.
Нам дали команду вытащить сапёров. Мы двумя БМПшками снова пошли к Аушабе, снова полезли в эту жопу. Однако, вскоре сапёры вышли нам навстречу. Живые, здоровые и невозмутимые. Блин, я тихо дурею из какой стали у них должны быть сделаны яйца!
К часу ночи мы были уже на батарее, то есть в расположении в Рухе.